Книга Кремлевская жена - Эдуард Тополь

На пороге стоял маленький сутулый человечек с сигаретой во рту, в потертом летнем кримпленовом пиджаке стального цвета, в мятых и обсыпанных пеплом брюках и с таким носом-рубильником, что вопрос о возрасте и воинском звании этого «принца» меня уже не интересовал. Он мог быть даже генералом, но при таком носе это уже не имело значения. Я не могу сказать про себя, что я такая ярая антисемитка, как моя хозяйка Лидия, но просто — зачем мне еврей? Хотя последние пару лет каждое детское личико приводит меня в какое-то сентиментально-страдальческое состояние (все-таки мне 29 — пора рожать, пора), но даже в жутком сне я не могу представить себе, что смогла бы растить сына, сопливого, носатого и гнусавого, как все жидинята…

— Здравствуйте! — энергично сказал этот еврей. — Это хорошо, что вы нас ждете. У нас мало времени: последний рейс через двадцать минут, да и то через Харьков. Где ваш чемодан? — И он с недоумением огляделся по сторонам.

— Какой… чемодан? — спросила я врастяжку и с явным недоброжелательством к этому типу. Еще минуту назад я думала, что они будут меня уговаривать, а я, поломавшись, соглашусь, поставив ряд условий. И вдруг вместо приятной дипломатии с красавцем полковником — этот нахальный крохотный еврей, который даже не смотрит в мою сторону, а собирается взять меня, как какую-то вещь. — Какой рейс? — Я даже села. — Кто вы такой?

— Вы прекрасно знаете, кто я такой, вы же крикнули мне «открыто!» — усмехнулся он, глянув мне прямо в глаза своими карими глазками. И затянулся сигаретой. — Я начальник личной охраны семьи Горячевых, моя фамилия Гольдин. Через двадцать минут мы вылетаем в Москву, завтра утром там с вами поговорит кое-кто повыше меня, но я думаю, что вам и так ясно: вы завтра же примете предложение Ларисы Максимовны и станете ее персональным следователем. Ну, где ваш чемодан?! — вдруг сказал он раздраженно. — Какого черта вы сидите? Вы летите с чемоданом или без?

Это уже взбесило меня. Жиденек чертов!

— Извините, я никуда не лечу… — сказала я холодно.

Он взглянул на меня как-то иначе — по-птичьи скосив не только глаза, но и всю голову. Так смотрят на неожиданно возникшее препятствие, думая, как с ним быть: перепрыгнуть, обойти или разрушить? Я постаралась не отвести взгляда.

— Гм… — Он оглядел комнату, пройдя взглядом по Ларисиным туфлям так вскользь, словно они его и не интересовали. Загасил окурок о свой каблук, выбросил его в открытое окно и тут же вытащил из кармана пиджака пачку «Opal», выбил сигарету и чиркнул зажигалкой, закуривая. — И телефона у вас, конечно, нет? Ну, хорошо. Все равно я старше вас по званию, я майор. — Тут он сунул руку в задний карман брюк и достал помятые, словно изжеванные «корочки» — милицейское удостоверение. — Старший лейтенант Ковина, встать!

Мне пришлось подчиниться, хотя сделала я это с демонстративной небрежностью. Однако кое-что я все-таки выяснила: Горячеву ведут не гэбэшники, а мои коллеги — милиция. Но лучше это для меня или хуже?

— А теперь — шагом марш вниз, в машину!

— Приказывать мне может только мой начальник…

— Он и прикажет! Внизу, по телефону! Возьмите туфли Ларисы…

Внизу, у калитки, стояла не «Волга» и не «Чайка», а простой «козел» — задрипанный «газик»-пикап. И конечно, возле него уже крутились братья-палестинцы Василь и Руслан, а из открытых окон всех соседних домов под аккомпанемент московских, киевских, мюнхенских и вашингтонских дикторов на меня зырились соседи — Катька Гринько и прочие.

Я быстро села в машину. Внутри «газика» половину салона занимала какая-то обшарпанная радиоаппаратура, перед ней сидел оператор с наушниками на голове.

— Ну? — нетерпеливо спросил у него Гольдин, одной затяжкой выкурив чуть не треть сигареты.

— Все нормально, — доложил оператор. — Она уже летит в Москву прямым рейсом, и с ней все наши. Только Трофимов остался, держит нам харьковский рейс.

— Вызови министерство, дежурного. — Гольдин сел за руль, завел мотор. Затем взял у меня из рук левую Ларисину туфлю, сдвинул каблук, вытащил из него черную капсулу радиомикрофона и небрежным жестом сунул ее себе в карман.

Между тем оператор пощелкал какими-то рычажками, потом сказал в микрофон: «Ленуся, дай мне дежурного по конторе», — и еще через пару секунд Гольдин уже коротко сообщал этому дежурному по Министерству внутренних дел СССР о том, что ему нужна полтавский следователь Анна Ковина. После этого оператор тут же соединил того дежурного с домашним телефоном майора Тимощука, начальника следственного отдела Полтавской городской милиции. Не вдаваясь ни в какие разговоры, московский генерал сказал моему полтавскому боссу:

— Товарищ майор, с этой минуты следователь Ковина поступает в распоряжение майора Гольдина. Все. — И отключился.

Гольдин высунулся из кабины, шуганул от колес Василя и Русланчика, а потом отпустил сцепление и дал газ. Машина рванула с места на такой скорости, что меня откинуло в жестком сиденье. Но Гольдин, конечно, не извинился. Держа в зубах сигарету, он погнал так, что сонные полтавские гуси едва успевали выскакивать из-под колес, заполошенно крича и хлопая крыльями.

День второй Суббота, 10 сентября 1988 года

4

09.15

С генералом Власовым я была знакома заочно и еще до того, как он стал министром внутренних дел СССР. Четыре года назад поиски группы подпольных спекулянтов сибирским золотом привели меня в Ростов, и я застала там полный разгром местной милиции: новый первый секретарь Ростовского обкома партии Александр Власов разогнал буквально весь ростовский милицейский аппарат, по уши купленный местной мафией. Именно это позволило мне тогда довольно быстро найти конец «золотой цепочки», которая тянулась из Сибири на юг России, в карманы ростовских, краснодарских и ставропольских «лимонщиков» — на короткое время эти киты подпольного бизнеса остались без милицейского прикрытия. А еще через два года бывший сосед Власова — секретарь Ставропольского обкома партии Михаил Горячев — став Генсеком, забрал Власова в Москву, сделал его сразу генералом и министром внутренних дел, чтобы Власов вычистил из милиции брежневскую коррупцию — Чурбанова, Федорчука и прочих… Безусловно, этот Власов должен был хорошо понимать, что усидит в министерском кресле ровно столько, сколько Горячев в своем кремлевском — ни минуты больше. Поэтому, с точки зрения Горячева, было вполне логично доверить личную охрану своей семьи именно Власову, а не Чебрикову. Но интересно, как это произошло, ведь охрана кремлевских вождей — прерогатива КГБ, и только КГБ…

Помощник министра открыл наконец дверь в министерский кабинет, я пересекла приемную и, шагнув через порог, вытянулась по стойке «смирно», вскинула правую руку к виску:

— Товарищ генерал, старший лейтенант Ковина явилась по вашему приказанию!

Я думала, что он сразу же скажет «вольно» и сухо перейдет к делу, как это происходит всегда в высоких начальственных кабинетах. Тем более что, пока я ждала этого приема, я ясно ощутила лихорадочную нервозность во всем здании министерства. В коридорах хлопали тяжелые, обитые кожей двери и стучали быстрые шаги подкованных офицерских сапог, в кабинетах звенели телефоны, а за окнами, на улице Огарева, то и дело причаливали к министерскому зданию черные и синие служебные «волги»… А ведь сегодня суббота! И это министерство, а не оперативная часть — по субботам в министерстве должен сидеть дежурный, ну, пусть пять дежурных, а все остальные отдыхают. А тут народу полно, как в будни, даже министр на работе, спешка, лихорадочность. Значит — ЧП, и у министра нет и не может быть времени на какую-то Ковину, провинциального полтавского следователя…