Книга Карта императрицы - Елена Басманова

— Кто и когда вам звонил? — настороженно спросила Мура.

— Кто, не знаю, — быстро отреагировал Прынцаев, — он не представился. А цену назвал — восемьдесят пять тысяч рублей. И я ему не отказал сразу же. А знаете, почему? — Вид у ассистента стал гордым. — А вдруг Николаю Николаевичу не удастся купить нужное в Европе? Начнет меня бранить, что я упустил вещество здесь.

— А что же он предлагал у него купить? — спросила Брунгильда, розовые губки ее брезгливо скривились.

Ипполит Прынцаев понизил голос до шепота:

— Несколько граммов радия!

Глава 7

Вечер первого дня светлой седмицы судебный следователь Карл Иванович Вирхов проводил в одиночестве, в своей холостяцкой квартире на Кирпичном. После бессонной ночи и суматошного дня он чувствовал себя опустошенным: в его многолетней практике такого еще не было! Чего-чего не повидал он на своем веку, с какими только преступлениями ни сталкивался, но еще никогда ни одно из них не носило столь кощунственного характера. В пасхальную ночь, когда весь православный люд радуется Воскресению Христову, находится урод, который проникает в квартиру беззащитной женщины и лишает ее жизни ударом бараньей кости по голове! А другой урод поджигает парадный зал Воспитательного дома! Зачем?

Несмотря на праздник, пришлось Карлу Ивановичу заниматься убийством и поджогом. На место пожара он ходил еще утром: парадный зал пострадал мало, обгорела стена да погиб портрет Петра и наполовину выгорела рама, в которую он был заключен. После дотошного осмотра и повторных допросов служащих и дежурного дворника, учиненных вместе с брандмайором Петербурга, Вирхов разрешил приводить зал в порядок.

Сейчас он пытался сосредоточиться на убийстве. Он опросил сегодня множество свидетелей по делу мещанки Фоминой, но картина не прояснилась. Единственное, что удалось установить точно, — так это то, что за час до полуночи и в течение часа после нее вход в дом, где обитала жертва, оставался без присмотра — войти и выйти мог кто угодно. Но именно в этот промежуток времени, как утверждают домовладелица Бендерецкая и подозрительный портретист Закряжный, должна была отсутствовать и Аглая Фомина. Можно ли доверять им? Арестованный признался, что, отправляясь на службу, заходил к девушке, благодарил за помощь по хозяйству, но не задержался — поспешил к ожидавшему его у подъезда Модесту, с которым состоял в приятельских отношениях уже с полгода.

Карл Иванович предполагал, что убийца — Закряжный, в конце концов, именно ему принадлежало орудие убийства, у него была возможность в любой момент войти в квартиру доверявшей ему девушки. Предстояло выяснить мотив преступления — не исключено, что художник и в самом деле позарился на немудрящую выручку вышивальщицы, — в ее жилище денег так и не обнаружили, хотя искали тщательно. Могла иметь место и вспышка ревности — вышивальщица выглядела миленькой. Удар нанесен в левый висок, нападавший находился спереди, девушка явно не ожидала нападения: нет следов сопротивления, борьбы, лицо оставалось спокойным.

Однако человек, которому грозило обвинение в убийстве и каторжные работы, при задержании вел себя по крайне мере странно: ходил из угла в угол с полубезумным взором, причитал во весь голос о шедевре, погибшем во время пожара в Воспитательном доме. А что, если он действительно психически болен? И эти сотни портретов Петра Великого и есть тайное проявление его недуга?

Впрочем, арест художника не исключал поиска возможного убийцы и по другим направлениям. Вне подозрений оставались немногочисленные жильцы дома Бенедерцкой — у них было твердое алиби. Домовладелица назвала имена заказчиков Аглаи Фоминой, которые посещали квартирку бедняжки, — их в ближайшие дни опросят, проверят алиби.

Была у Карла Ивановича и еще одна версия: убийца — кто-то из гостей художника. Но она казалась ему наименее вероятной. Во-первых, сразу следовало исключить из числа подозреваемых господина и госпожу Шебеко и их хорошенькую внучку. Во-вторых, вряд ли дочери профессора Муромцева или доктор Коровкин могли убить бедную вышивальщицу бараньей костью, тут и о мотивах думать бессмысленно, их и быть не может.

А вот за чиновником Ведомства Марии Федоровны господином Формозовым, а также за страховым агентом Модестом Багулиным негласный надзор учрежден. Пришлось телефонировать начальнику сыска, в светлый день беспокоить не поздравлениями, а служебной просьбой. Тот поворчал, но людей своих выделил. Для собственного спокойствия Вирхов прикрепил соглядатая и к англичанину, который появился в столице всего несколько дней назад и остановился в приличной гостинице Лихачева, у Аничкова моста.

Карл Иванович отодвинул плотную гобеленовую штору — ранние апрельские сумерки уже нависли над городом. Еще один одинокий вечер. На кресле спал, уютно свернувшись, полосатый серый кот Минхерц. Натура самостоятельная, он оказывал знаки внимания хозяину, только когда хотел есть. Карл Иванович втайне надеялся, что сегодня заглянет на огонек единственная близкая душа — частный детектив Фрейберг, король петербургских сыщиков. От Карла Фрейберга мысли Вирхова почему-то неожиданно перешли к Полине Тихоновне Коровкиной…

Следователь тряхнул головой, опустил штору и рассмеялся — не навестить ли тетушку доктора Коровина? Не поздравить ли со светлым праздником? Полина Тихоновна казалась Карлу Ивановичу женщиной достойной и рассудительной, а временами он думал о ней и с жалостью — тоже душа одинокая. Сидит в четырех стенах, души не чает в своем племяннике, всю жизнь посвятила Климушке… А тот днем по пациентам разъезжает да во всяких заседаниях участвует, а ночью, видишь ли, вместо того, чтобы быть дома, под крылом любящей тетушки, развлекается в мансарде подозрительного художника.

«Если потребуются дополнительные свидетельства от доктора, — решил Карл Иванович, — не буду я вызывать его к себе, а заеду-ка к нему домой. А пока надо дать отдых голове и ногам». Но и оказавшись в постели, под тяжелым атласным одеялом, Вирхов мысленно перебирал встречи минувшего дня, в том числе и те, что состоялись в следственной камере на Литейном…

Новый товарищ прокурора положил конец его самодеятельности, категорично потребовав, чтобы судебный следователь участка № 2 Адмиралтейской части исполнял присутственные обязанности только в здании Окружного суда, как и положено, и Вирхову пришлось расстаться с уютным, обжитым кабинетиком в Ново-Исаакиевском переулке. Карл Иванович понимал, что товарищ прокурора прав, но в Ново-Исаакиевском следователь был территориально ближе к своим подопечным, да и казенная, пугающая обстановка Окружного суда не способствовала доверительности разговоров. Но начальник есть начальник…

Постепенно думы следователя сосредотачивались вокруг двух допросов, которые он провел в следственной камере на Литейном…

В ожидании свидетельницы по делу Фоминой, доставить которую он поручил еще утром, Карл Иванович безуспешно поинтересовался результатами исследования бараньей кости: эксперты еще только приступили к работе. Отправил молоденького помощника, кандидата на судебные должности, проходящего у него практику, поискать, значится ли в полицейских картотеках Крачковский.