Книга Тайна - Элизабет Адлер

Фил молча смотрела на него. Он закатал рукава рубашки, пока резал помидоры, и тихо насвистывал арию из «Травиаты», название которой она не могла вспомнить. Она опустилась на стул и закрыла лицо руками.

— Простите, — сказала она. — Я просто чертовски устала. Был такой длинный день. Длинная неделя, месяц, год… В любом случае, вы не правы. Я в этом тоже кое-что понимаю.

Он бросил овощи в кастрюлю, плеснул туда оливкового масла, потом, скрестив на груди руки, прислонился к перегородке, с серьезным видом ожидая ее рассказа. Но внезапно бледное лицо Фил стало замкнутым и жестким от болезненного воспоминания, которое она не собиралась ему доверять. По крайней мере, сейчас.

— Я так занята чужими проблемами, что у меня не остается времени, — наконец произнесла она, в замешательстве тряхнув головой. — Не остается времени на себя. Я беру работу на дом.

Он обвел взглядом прохладное, безупречно обставленное помещение.

— Да. И я это вижу. Квартира выглядит так, как будто вы забыли, что здесь нужно жить.

Махони снял с полки бутылку красного вина и посмотрел на этикетку.

— Приличное питье, — одобрил он, наливая ей полный бокал. — Моя итальянская мамочка любила повторять мне, что стакан красного вина добавляет румянца девичьим щечкам и жару их сердцам. Я всегда верил, что так оно и есть.

Она улыбнулась и отпила, с усталым видом уставившись в бокал.

Он пересек комнату и просмотрел ее коллекцию компакт-дисков. Вскоре чистый голос Каллас, поющей арию из «Нормы», полетел по чопорным молчаливым комнатам, как освежающий ветерок.

Спустя пятнадцать минут она сидела напротив него за кухонным столом перед тарелкой спагетти с благоухающим соусом из свежих помидоров.

— К сожалению, не смог найти хлеба, — сказал он, разливая вино по бокалам. — Кроме одной засохшей корки недельной выдержки. Похоже, вы не слишком большой любитель хлеба. Бережете фигуру, а?

— Неправда, — возмутилась Фил. — Я обожаю фокачью, и лепешки на оливковом масле, и дрожжевой хлеб. А о фигуре я и не думаю. Слава Богу, нет необходимости. Пока.

Махони улыбался, глядя, как она щедро накручивает на вилку спагетти и пробует их. Фил слишком поздно поняла, что его приманка сработала.

— Просто я не так уж часто ем дома, — сказала она, оправдываясь. — Обычно бывает уже поздно, и я просто перехватываю что-нибудь по дороге домой.

— Так почему же вы не сделали этого сегодня?

— Я была слишком уставшей, чтобы думать об этом, — честно призналась она.

— Или слишком одинокой, — сказал он, попивая свое вино и глядя на то, как она ест.

Фил быстро взглянула на него, но ничего не сказала. Махони встал, чтобы переставить компакт-диск. «Он ходит на подушечках пальцев, так делают спортсмены, — подумала она. — Гибкий, как пантера. С той лишь разницей, что эта пантера охотится в джунглях городских улиц». Потом она вспомнила, что он говорил об убийце, и внезапно испугалась за Би.

Махони вернулся и сел напротив нее, положив локти на стол, отпивая вино и глядя, как она ест.

Она разделалась со спагетти и удовлетворенно вздохнула:

— Все было просто чудесно. К тому же это первое домашнее блюдо, которое я ела в этом году. Она откинулась назад, и они посмотрели друг на друга.

— Что вы хотите от жизни, Махони? — спросила она с неожиданным любопытством. Он рассмеялся над ее вопросом.

— О, стать в один прекрасный день комиссаром полиции. А может быть, дослужиться до майора. Как любой энергичный полицейский. И?

— Что и?

— И что вы хотите от жизни, док?

Она сделала пространный жест рукой, показав на роскошную обстановку, бесценные ковры, произведения искусства.

— Что еще может желать женщина? — сказала она, словно защищаясь. — У меня все есть.

— И это очень заметно, док, — сказал он, резко вставая и надевая свою куртку.

Фил взглянула на него. Он не сказал этого, но она знала, о чем он подумал. Может быть, ей хотелось, чтобы рядом был любимый мужчина, дети, счастливая шумная семья, может быть, собака или даже две…

Черт, что она делает, позволяя этому романтичному любителю опер, помешанному на тренажерах полицейскому лезть в ее личную жизнь? У нее все в порядке все на своих местах. Ведь так?

— Вы устали, — сказал он, подавая руку. — Спасибо за ужин. И компанию. Давайте мне знать, что происходит с Би.

Было странно слышать новое имя девушки из уст Махони.

«Воскресение», — подумала Фил, закрывая за ним дверь.

На следующее утро ее ждал доктор Нидман.

— Наша пациентка чувствует себя хорошо, доктор Форстер, — сказал он. — Достаточно хорошо, чтобы ее выписать. — Он поднял глаза от своих записей. — Вопрос только, куда выписать? Я так понял, по разговору с детективом Махони, что расследование зашло в тупик, да и вы, похоже, также потерпели неудачу, поэтому мне абсолютно неясно, что с ней делать. Я не могу поместить ее в психиатрические отделение, потому что у нее нет никаких умственных отклонений, кроме потери памяти. С другой стороны, что с ней будет, если мы просто выкинем ее на улицу?

Фил подумала о Би, о ее стриженой голове и ужасных шрамах, о том, что она ничего не знает о себе, не знает даже, что с ней случилось. Она представила ее на улице, предоставленную собственной судьбе, и вспомнила о том, что говорил Махони предыдущей ночью: если убийца узнает, что она жива, он может повторить свою попытку. Возможно, он уже узнал об этом из газет. Может быть, он только и ждет того момента, когда она выйдет из больницы…

— Би может остаться со мной, — быстро сказала она. — В конце концов, я одна ответственна за ее реабилитацию.

Густые брови Нидмана удивленно взметнулись вверх.

— Но это ведь не совсем из чувства долга, доктор Форстер?

— Мне она нравится, — защищалась Фил. — Мы не только доктор и пациентка, мы стали друзьями.

— Вижу, вижу. Что ж, она красивая молодая женщина, и, что касается меня, я рад вашему предложению. Это поможет решить мою дилемму. Так я намечаю выписку на следующие выходные, если вы не против?

Фил отправилась к Би поделиться хорошими новостями.

— Прошло уже шесть недель, — сказала она. — Тебе должно быть, надоело разглядывать эти стены, поэтому ты можешь переехать и пожить у меня. По крайней мере, это более приятное зрелище, хотя вкусную еду гарантировать не могу.

Она подумала об изысканных макаронах Махони и улыбнулась. Би была в восторге.

— Поверьте мне, все, что угодно, будет лучше больничной еды. Но вы это серьезно. Фил? Впускать к себе совершенно постороннего человека — это такое испытание…

— Эй, эй, что ты говоришь? Совершенно постороннего человека? Давай не будем забывать, что теперь я знаю тебя лучше, чем кто-либо. К тому же ты мне нравишься. И будет очень весело, если у меня появится соседка. Я не имела такого удовольствия со времен колледжа, — она рассмеялась, оглядев голые больничные стены. — Кроме того, нам не нужно будет бороться за то, кому первым идти в ванную.