Книга Похититель вечности - Джон Бойн

— Амелия, — сказал он твердо, и голос его ясно разнесся по залу, — поди прочь, глупая девчонка. Ты мне надоела.

Я поглядел мимо него и увидел поодаль Констанс: она тоже наблюдала в ужасе, как Амелия развернулась и бросилась к машинам, выстроившимся на склонах.

— Амелия! — закричала Констанс, а я кинулся к ней.

— Оставь ее, — кричал я. — Пусть успокоится, дай ей побыть одной.

— Ты видел, что он с нею сделал, — зарыдала она. — Я не могу оставить ее в таком состоянии. Я должна пойти за ней. Она может покалечить себя.

— Тогда давай я пойду, — предложил я, не выпуская ее руки, но она вырвалась и бросилась вслед за сестрой. Я повернулся к гостям и безразлично пожал плечами, точно случилась просто небольшая размолвка, а затем пристально и зло глянул на Чарли, который, к его чести, опустил от стыда голову и быстро направился в бар.

Позже я узнал, что Констанс удалось вскочить на ходу в машину, которую смогла завести Амелия, и та на полном ходу полетела вниз по склону. Видели, как они кричали и боролись, вырывая друг у друга руль, но машина сорвалась с дороги, дважды перевернулась, приземлилась на крышу у подножия холма — там, где мой племянник Том как раз беседовал с юной старлеткой, — и сразу же взорвалась.

Мы с Констанс были женаты почти три часа.

Глава 6

ФЕВРАЛЬ–МАРТ 1999 ГОДА

Была поздняя ночь — первый час, в это время я обычно засыпаю, — и тут на меня снизошло озарение.

Началось все чуть раньше, когда я сидел один в своей квартире. Я уже третий вечер подряд слушал «Кольцо Нибелунга» и сегодня поставил «Зигфрида»[23]; я ел паштет на тосте и наслаждался бутылкой красного вина.

День выдался беспокойный. Каждый понедельник я бываю в штаб–квартире нашей корпорации спутникового телевидения, на собрании главных акционеров, обедаю с управляющим, захожу в кабинеты и студии, размышляю, что бы такого придумать, чтобы улучшить наши рейтинги, повысить прибыль, увеличить число подписчиков. Довольно увлекательное занятие, хотя вряд ли я бы выдержал, доведись мне этим заниматься чаще раза в неделю, и я совершенно не понимаю, как умудряются выживать те, кому приходится работать по–настоящему. Ужасная рутина — провести всю жизнь в трудах, расслабляясь лишь по выходным: времени едва хватает на то, чтобы восстановить силы после тяжелой недели, какое уж там наслаждение жизнью? Боюсь, это не для меня.

Сегодня, как бы то ни было, возникли проблемы, которые следовало уладить. Похоже наша главная ведущая шестичасовых новостей — некая мисс Тара Моррисон — получила серьезное предложение от «Би–би–си» и склонялась к тому, чтобы его принять: они помахивали у нее перед носом новой должностью, как петлей. Мисс Моррисон — одна из наших главных ценностей, и едва ли мы себе можем позволить ее потерять. На ней смачно держалась вся наша рекламная кампания, ее лицо и (как бы ни было неловко это признавать) ее тело украшали рекламные щиты, автобусы и станции метро весь последний год, поэтому считается, что ее несомненная физическая привлекательность подняла рыночную стоимость наших акций на три процента за тот же период. Она дает интервью глянцевым журналам о женском оргазме, участвует в телевикторинах, в чем ей помогают почти докторские знания Мелового периода, а на прошлое Рождество даже выпустила книгу, повествующую о том, как можно совмещать личную жизнь, материнство и карьеру. Под заголовком «Тара говорит: Ты можешь получить все!». Это ее расхожая фраза. Тара говорит:… Похоже, теперь все так говорят.

Мы и так уже платили ей изрядное жалованье, и Джеймс Хокнелл, управляющий делами компании, на совете намекнул нам, что знает в точности, что же стоит за ее желанием уйти.

— Все дело в засветке, джентльмены, — сказал Джеймс — типичный образчик журналиста с Флит–стрит, превратившегося в большую шишку на телевидении. Он всегда носит костюмы в тонкую полоску, рубашки пастельных тонов с белыми воротничками и кольца, а волосы с боков зачесывает на облысевшую макушку. Лицо у него вечно красное, и он имеет малоприятную привычку вытирать нос запястьем, но, несмотря на все это, без него мы бы пропали. Мы наняли его за таланты, а не за красоту. Мы и не ждем, что он выйдет на подиум на показе весенней коллекции. Он полностью контролирует своих сотрудников, его квалификация не вызывает сомнений, его преданность делу безоговорочна. Всем известно, что в нашем бизнесе он переспал с половиной всех женщин и лишил сна половину всех мужчин. Подняться на верхушку ему помогло отсутствие совести. Он знает индустрию развлечений куда лучше меня и двух моих компаньонов–инвесторов. Мы — бизнесмены, он — телевизионщик, есть разница. — Тарантул хочет оказаться на экране «Би–би–си», вот и все. — «Тарантул» — прозвище, которое Джеймс дал Таре; им он, само собой, пользуется крайне осмотрительно. — Она говорит: детская мечта или что–то в этом роде. И никак не связано с деньгами, которые ей предложили, к тому же сумма, скажу я вам, джентльмены, не слишком отличается от той, что тратим на нее мы. Она жаждет славы, вот и все. Она просто на ней помешана. Говорит, что хотела бы заняться даже телевизионными расследованиями, точно сильные мира сего ей там это позволят. Скорее всего, они через две недели поставят ее вести «Топ–оф–зэ–Попс»[24], а еще через пять минут она окажется на страницах таблоидов, потому что трахнет какого–нибудь потаскунчика из мальчуковой группы, едва–едва из коротеньких штанишек. Я слышал, скоро откроется вакансия со–ведущего «Мира завтра». Большие деньги, джентльмены. Университетские хмыри тоже жаждут их заполучить.

— Джеймс, ты же понимаешь, мы не должны ее потерять, — сказал П.У., стареющий всемирно известный музыкальный продюсер: он вложил все свои сбережения в этот бизнес и теперь живет в постоянном страхе их потерять, что маловероятно. — Она же практически единственная знаменитость, которая у нас есть.

— Еще Билли Бой Дэвис, — сказал Алан, второй инвестор, из потомственной денежной аристократии. Ему под восемьдесят, и всем известно, что у него рак поджелудочной железы, хотя он об этом никому не говорил, даже ближайшим друзьям. До меня доходили слухи, что он ждет предложения от Опры Уинфри[25], но они не подтвердились. — У нас по–прежнему есть Малыш.

— Кому он нужен? — возразил П.У. — Его лучшие деньки закончились лет двадцать назад. А здесь его просто выпустили на травку — комментировать второсортные матчи и пытаться забыть о том, что известно всей стране: как он любит надевать подгузники и чтобы при этом шестиклассники его шлепали по попке. И вообще, почему он до сих пор представляется «Малышом»? Ему, мать его, уже за пятьдесят. Господи, это ж просто ходячее недоразумение.