Книга Государь - Александр Мазин

– Примерно как волк и волкодав, – ответил Сергей. – То, что оба Варды, – не значит ничего. Склир – родич прежнего императора, Цимисхия. Со Склиром мы схватились во Фракии, когда твой отец брал там виру с ромеев. Отличный военачальник, надо признать. А Варда Фока – племянник другого императора, Никифора Фоки. Помог твоему отцу в свое время.

– Это как же? – удивился князь.

– Очень вовремя поднял восстание против Цимисхия. Кабы не он, Цимисхий, может, и не согласился на такой хороший для нас договор. А восстание Варды Фоки Склир как раз и подавил. А потом, при Василии, уже Склир поднял восстание, и тогда его побил Варда Фока. А теперь они – вместе. Варда Фока назвал себя императором, а Склир у него в союзниках. Без помощи Василию с ними не совладать.

– Ну и ладно, – пробасил Добрыня. – Пускай себе ромеи режут друг друга. Нам то что? Пусть ослабнут, а мы на них и набежим!

– Империя большая, – заметил Духарев. – Врагов у нее много. Но вот беда – от нас далеко. Другие народы куда ближе. Они первыми свой кусок и откусят. Нам не слабые ромеи нужны, а такие, чтоб у нас с ними правильная торговля шла.

– Тебе бы всё торговать, – проворчал Добрыня укоризненно.

– Не я один с ними торгую, – возразил Духарев. – Да и что толку грабить, если потом всё добытое ромеям же спустим? Но не о том речь. Если Варда Фока сядет в Константинополе, нам с того пользы никакой. Полководец он сильный, воинственный. Где другой откупится, этот ударит.

– А Василий? – спросил князь.

– О нем мало знаю. Но больших побед за ним не числится. Мятеж Склира не он подавил, а Варда Фока. Решил с булгарами дунайскими повоевать – был бит. Удирал оттуда, хвост поджавши. Так что, думаю, нам прямая выгода помочь Василию. Заплатит он хорошо. И обязан нам будет.

– А я на дочери его женюсь, – заявил Владимир, уже привыкший к тому, что все мирные договоры с ним закрепляются узами брака. – Есть у него дочь красивая, воевода?

Духарев пожал плечами:

– Дочери императорской крови в Большом императорском дворце найдутся, а вот о красоте их мне не ведомо.

– А если Василия побьют? – спросил Добрыня. – И воев наших – вместе с ним?

Тут уж пожал плечами Владимир. Кого боги любят – тому и победа. Зачем гадать? Но спросил напрямик:

– Ты против, дядя?

– Не то что против… – задумчиво молвил Добрыня. – Но я б еще подумал.

– Торопиться некуда, – сказал Духарев. – Этот Мелентий нашей зимой так напуган, что будет сидеть в Киеве до весны.

– Но он мог бы не сам идти, а послать кого, – справедливо заметил Добрыня.

– Мог бы, – согласился Владимир. – Нам то что? Согласимся мы дать воев – всё равно, пока Днепр не вскроется, не пойдем. Не согласимся – так и вовсе торопиться некуда.

– Разумно, – кивнул Добрыня. И, погладив бороду, стрельнул насмешливым взглядом в сторону Духарева: – Хороший мёд должен выстояться. Тогда и цена на него другая будет.

На том и порешили.

Следующим утром князь Владимир с дружиной отправились на полюдье.

А днем в дом Духарева заявились посол Мелентий и ромейский старшина Кирилл Спат.

– Мы слышали, хакан Владимир покинул Киев? – после обмена традиционными приветствиями спросил Кирилл.

– Да, уехал на полюдье, – подтвердил Духарев. И пояснил: – Это сбор дани.

– Сам, лично? – удивился Мелентий.

– Такая традиция. И дед его ездил, и отец. Забрать дань, что свезли на погосты, рассудить давние споры… Еще пиры, ловитвы. Это совсем не так скучно, как кажется. И дружину содержать легче. Пока она в Киеве, то кормится из княжьих запасов, а когда в другом городе гостит – из городских. Хотя сейчас это уже не так важно, как при его деде, Игоре. Теперь у князя дружина большая и по всей большой земле рассредоточена. Границы держит, в городах за порядком следит, а бывает, и пощиплет кого, – тут Духарев лукаво улыбнулся. – Воинам, особенно молодым, без дела скучно.

– И долго это… полюдье длится? – мрачно спросил посол.

– Когда как. Бывает – месяц. А бывает, и до самой весны.

– Плохо. – Мелентий какое-то время помолчал, потом спросил осторожно: – Светлейший муж, как думаешь: то, что хакан меня не принял, это – дурной знак?

Сергей засмеялся как можно естественнее. Хлопнул панибратски, как старший – младшего, посла по плечу:

– Не обижайся, Мелентий, Владимир и думать забыл о тебе и твоем посольстве. Мало ли к нему послов приезжает… Подарки ему понравились, так что он непременно примет тебя еще раз. А нет, так я походатайствую.

– Сердечно благодарю тебя, светлейший муж! Верь мне: Автократору непременно сообщат о твоем участии!

Духарев махнул рукой:

– Не стоит благодарности! Я помогаю империи. Разве это не мой долг – быть ее мечом?[16]Скажи мне, Мелентий, а не хочешь ли ты сам съездить на ловитвы? Мой старший сын, князь уличский, давно меня звал. Составишь компанию?

Тонкое лицо посла выразило глубокое сомнение. Не хотелось ему никуда ехать. С другой стороны, он не мог обидеть хозяина отказом.

Сергей снова засмеялся.

– Вижу: боишься ты нашей зимы. Не бойся. У меня есть хорошее средство от мороза. Погоди!

Он на пару минут покинул гостей и вернулся уже с большущим свертком в руках.

– Встань, Мелентий! – велел он и освободил содержимое свертка – роскошную лисью шубу. И тут же накинул послу на плечи.

– Чуть велика, – заметил он, оглядев результат, – но больше не меньше. Носи, мандатор, дарю!

Посол порозовел.

– Это очень дорогой подарок, светлейший муж, – пробормотал он. – У нас, в империи, – целое состояние…

– Здесь – тоже, – усмехнулся Духарев, который, естественно, знал, сколько стоят меха в Византии, если продавать их на свободном рынке, а не по фиксированным ценам на подворье близ монастыря Святого Мамы близ Константинополя, отведенного русам по договору. – Считай это дружеским подарком.

Мелентий поклонился и произнес торжественно:

– Ты мог бы считать меня своим верным другом, светлейший муж, только за то, что спас нам жизнь. Такая великая щедрость излишня! – и попытался снять подарок. Но Духарев не позволил.

– Нет уж! – заявил он. – У нас дареного не возвращают.

– Зато у вас принято отдариваться, – сказал Мелентий. – А мне – нечем.

– Поедешь со мной на ловитвы! – заявил Духарев. – Это и будет твоей отдаркой. Уверяю: в такой шубе ты ни за что не замерзнешь, а с моими воинами к нам ни один разбойник не сунется. Ни степной, ни лесной.

Тут он малость ошибся, но выяснилось это только через пару недель.