Книга Самодержавный попаданец. Петр Освободитель - Герман Романов

— Дивизии генерал-аншефа Румянцева атакуют справа и слева, в центре гвардия. Третьи бригады в резервах, колоннами, на случай прорыва турецкой конницы. Наступаем каре, артиллерия в промежутках, егеря впереди рассыпным строем. После перехода Троянова вала разведке искать янычар — этих башибузуков мы сможем остановить только пушками и егерями с их дальнобойными винтовками! — Петр оглядел присутствующих. — Кавалерия во второй линии — атаковать кирасирами через интервалы. Гусаров и казаков с ротами конной артиллерии на тот берег — чтоб ни один стервец не выплыл! Другую половину легкой конницы придаю обходящему корпусу — сдержать татар. Так и будем наступать, господа генералы!

— Ваша диспозиция превосходна, государь! — Оба спорщика просветлели лицами.

Петр чуть ли не прыснул, но сдержался, сохраняя каменное лицо. Ему показалось, что еще немного, и Суворов дерзостно покажет своему сопернику язык. Да и Румянцев не лучше. Но оба с радостью нескрываемой отдали пальму первенства императору — так никому не обидно!

У самого Петра заныло в желудке, он только сейчас припомнил, что в той истории орда янычар ударила по центру, прорвала каре четырех полков, и только личное вмешательство Румянцева предотвратило отступление, если не бегство, русских войск.

Ну что ж! Остается только надеяться, что турки не замыслят чего-то новенького, а ему есть чем встретить этих головорезов, что серьезно потрепали даже закаленные Полтавской победой Петровские войска в несчастном Прутском походе 1711 года.

— Выступаем немедленно. — Петр продолжал пользоваться своим положением главнокомандующего. — В авангарде ваш корпус, Александр Васильевич, и легкая кавалерия. Затем гвардия с егерями, артиллерией и тяжелой конницей. В арьергарде будет корпус Петра Александровича. Обозы оставляем здесь, на князя Волконского. Составьте диспозицию марша!

Последнее указание адресовалось Гудовичу — тот наклонил голову, как бы говоря, что немедленно займется этим делом.

Петр, по прошествии нескольких лет, полностью изменил свою точку зрения на штабных офицеров, которые раньше казались ему сытыми и лощеными бездельниками. Да еще образ сей подпитывался в его памяти сценками из кинофильмов. В той же «Гусарской балладе» незабываемый поручик Ржевский однажды произнес: «Опять штабной? Уж лучше водки бы прислали!»

Зато теперь он планировал завести чуть ли не Генеральный штаб с академией для подготовки офицеров. И, к своему стыду, осознал, что полководец без штаба — что мозг без памяти. Сплошное недоразумение. Впрочем, насчет своих полководческих дарований он не обольщался — все его победы делали генералы, хотя выбор полководцев весьма трудное занятие, но еще труднее заставить их работать в одной упряжке…

Хиос

— Твою мать!!! — хриплый вскрик вырвался из груди капитан-командора Грейга. Он моментально понял, что произойдет, — из нижнего дека вырывались языки пламени, и, хуже того, из открытого палубного люка, что вел в крюйт-камеру, битком набитую порохом, повалили густые клубы дыма.

«Санкт-Петербург» насмерть сцепился с «Реал-Мустафой», на палубе которого шла ожесточенная рукопашная схватка. Турки дрались озверело, но отступали под яростным натиском морских пехотинцев и ожесточившихся матросов, которые, как водится в русской драке, лупили османов тем, что под руку попалось.

В ход пошло все — металлические банники, весла, цепи, концы со свинцовыми шарами, широкие морские ножи, что были у каждого из команды. Общее веселье, одним словом!

К абордажу Грейг не стремился, зачем ему это, если мощные орудия и так лихо сокрушали супостата. Вышло иначе — очумевший «турок» вынырнул из клубов дыма и сам навалился на «северную столицу». «Мустафа» пылал, подожженный русскими пушками, а потому османы решили спастись от пожаров на русском корабле, перебив, конечно, его «хозяев».

Вот тут-то нашла коса на камень — «презренные гяуры» стали дубасить «любимцев пророка» от всей широты славянской души. И все закончилось бы славно, если бы горящая мачта «османа» не рухнула на палубу «Санкт-Петербурга»…

— За борт прыгай, братцы!!! — заорал во всю глотку Грейг, отдавая последний приказ. Хоть крюйт-камеры на русских кораблях и стали обшиваться медными листами, но это отсрочит при пожаре взрыв на минуту, не больше, а то и меньше.

— Спасайтесь, православные!

— Щас рванет!

До экипажа разом дошло, что сейчас произойдет, — матросы сигали за борт пачками, а по шкафуту носился разъяренный капитан Круз, отвешивая растерявшимся морякам тумаки и выкидывая их за планшир.

— Кости за борт, вмиг морду набью!

Рык командира на секунду перекрыл дикую какофонию, а Грейг, несмотря на трагизм положения, только ухмыльнулся. Круз совсем отвязался в походе, «полируя» матросские физиономии. В Петербурге еще сдерживался, стараясь наводить порядок и дисциплину без мордобития, которое весьма не одобрялось императором Петром Федоровичем, но теперь… А еще командор осознал — и он сам, и Круз с палубы прыгать не будут, а погибнут вместе с кораблем, разделив его судьбу.

— А вот это ты зря здеся стоишь, ваше превосходительство! — Словно прочитав его мысли, Грейга сграбастали мощные матросские лапищи. — Раз команда дадена, надо за борт сигать не мешкая! Пущай наш капитан остается, тиран свирепый, ему по должности нужно. По Сеньке и шапка! А нам души спасать нужно!

Самуил Карлович даже ответить ничего не успел, чтоб пресечь такое безобразие, как почувствовал, что летит, словно древнегреческий герой Икар, вот только крылья не расправив.

Вошел в море топориком — прохладная, но теплая, куда там Балтике, вода тут же привела офицера в чувство, охладив боевой пыл. Суматошно извиваясь, доплыл к неизвестно откуда взявшейся шлюпке, судя по всему, брошенной турками во время схватки в проливе. И тут же за его руки уцепились крепкие матросские ладони, но вот втянуть на борт не успели.

Вблизи рвануло, да так, что Грейгу на секунду показалось, что он сдуру уселся в растопленной бане на камни и щедро плеснул под себя здоровенную бадью кипятка. Вихрь вырвал его из воды и бросил на днище шлюпки, перевернув в воздухе.

В кроваво-пепельном небе закрутились обломки, быстрокрылыми стрижами пролетели орудийные стволы, плыли какие-то ошметки, похожие на человеческие тела. И ни звука — все в полной мертвящей тишине. Затем полыхнуло еще разок, и сильно. Очередной огненный вихрь ожег тело командора, и он увидел, как по багровому небу летит человек, яростно размахивавший зачем-то руками.

— У него же нет крыльев, никак не запорхает! — хрипло выплюнул слова офицер и обрадовался, что не онемел. И тут же к нему вернулся слух, и он понял, что оглох от двух чудовищных взрывов, что разнесли в клочья русский, а затем и турецкий корабли.

Рядом со шлюпкой громко плюхнуло, и, к своему великому изумлению, Самуил Карлович признал того самого летуна, что порхал как мотылек по небу. Изумились и набившиеся в шлюпку матросы.

— Ты смотри, никак цел?!!