Книга Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть 1 - Александр Дюма

Когда король проезжал мимо, незнакомец высунулся в окно, чтобы лучше видеть, потом закрыл лицо руками. Сердце его переполнилось горькой завистью. Его опьяняли звуки труб, оглушали восторженные крики народа; он на мгновение словно потерял рассудок среди этого шума, блеска и роскоши.

– Да, он – король! Король! – прошептал незнакомец с тоскливым отчаянием.

Прежде чем он вышел из мрачной задумчивости, весь этот шум и все великолепие исчезли. На перекрестке внизу под окнами незнакомца раздавались только нестройные хриплые голоса, время от времени кричавшие:

– Да здравствует король!

Осталось также всего шесть факелов в руках обитателей «Гостиницы Медичи»: два в руках Крополя, один у Питрино и по одному у каждого поваренка.

Крополь беспрестанно повторял:

– Как хорош король! Как он похож на своего славного родителя.

– Гораздо лучше, – твердил Питрино.

– И какая гордость в лице! – говорила г-жа Крополь, вступившая уже в пересуды с соседями и соседками.

Крополь выражал свои впечатления, не замечая старика с ирландской лошадью на поводу, старавшегося пробраться сквозь толпу женщин и мужчин, стоявшую перед «Гостиницей Медичи».

В эту минуту из окна раздался голос незнакомца:

– Хозяин, дайте возможность войти в вашу гостиницу.

Крополь повернулся и, увидев старика, дал ему дорогу. Окно закрылось. Старик молча вошел.

Незнакомец встретил старика на лестнице, заключил его в свои объятия и провел в комнату прямо к креслу.

Тот не захотел сесть.

– Нет, нет, милорд, – сказал он. – Мне сидеть в вашем присутствии? Ни за что! Ни за что!

– Парри! – воскликнул незнакомец. – Прошу тебя, сядь! Ты приехал из Англии… из такой дали… Ах! Не в твои лета переносить такие невзгоды, какие тебе приходится терпеть на службе у меня!.. Отдохни!..

– Прежде всего я должен дать вам отчет, милорд…

– Парри… умоляю тебя… не говори мне ничего… Если бы ты привез хорошее известие, ты заговорил бы иначе. Значит, вести твои печальные.

– Милорд, – остановил его старик, – не торопитесь огорчаться. Не все еще потеряно. Надо запастись волей, терпением, а главное – покорностью судьбе.

– Парри, – отвечал незнакомец, – я пробрался сюда один, сквозь тысячу засад и опасностей. Веришь ли ты, что у меня есть воля? Я думал об этом путешествии десять лет, невзирая на предостережения и препятствия: веришь ли ты в мое терпение? Сегодня вечером я продал последний брильянт моего отца, потому что мне нечем было заплатить за квартиру и трактирщик выгнал бы меня.

Парри вздрогнул от негодования. Молодой человек ответил ему пожатием руки и улыбкой.

– У меня остается еще двести семьдесят четыре пистоля, и мне кажется, что я богат; я не отчаиваюсь, Парри. Веришь ли ты, что я покорен судьбе?

Старик поднял дрожащие руки к небу.

– Говори, – попросил незнакомец, – не скрывай от меня ничего. Что случилось?

– Рассказ мой будет очень краток, милорд. Но ради бога, не дрожите так!

– Я дрожу от нетерпения, Парри. Говори же скорее: что сказал тебе генерал?

– Сначала он не хотел меня принимать.

– Он подумал, что ты шпион?

– Да, милорд. Но я написал ему письмо.

– Ты обстоятельно изложил в нем мое положение и мои желания?

– О да! – отвечал Парри с печальной улыбкой. – Я описал все и точно изложил вашу мысль…

– И что же, Парри?

– Генерал вернул мне письмо через своего адъютанта и передал мне, что велит арестовать меня, если я еще хоть день пробуду в тех местах, где он командует.

– Арестовать! – прошептал молодой человек. – Арестовать!.. Тебя… самого верного из моих слуг!

– Да, милорд!

– И ты подписал письмо своим именем, Парри?

– Полностью, милорд. Адъютант знавал меня в Сент-Джемсе и, – прибавил старик с глубоким вздохом, – в Уайтхолле!

Молодой человек опустил голову и печально задумался.

– Да, так поступил Монк при посторонних, – сказал он, пытаясь обмануть самого себя. – Но наедине… что он сделал? Говори.

– Увы, милорд, – отвечал Парри, – он прислал четырех всадников, и они дали мне лошадь, на которой я приехал сюда, как вы изволили видеть. Всадники доставили меня галопом до небольшой пристани Тенби, там скорее бросили, чем посадили, в рыбачью лодку, которая отправлялась во Францию, в Бретань, и вот – я здесь!

– О! – прошептал молодой человек, конвульсивно прижимая руку к груди, чтобы из нее не вырвался стон. – И больше ничего, Парри?

– Ничего, милорд.

После этого немногословного ответа Парри наступило продолжительное молчание. Слышен был только стук каблуков незнакомца, в бешенстве шагавшего по паркету.

Старик хотел переменить разговор, пробуждавший слишком мрачные мысли.

– Милорд, – спросил он, – что это за шум в городе? Что это за люди кричат: «Да здравствует король!»? О каком короле идет речь? И почему такая иллюминация?

– Ах, Парри, ты не знаешь, – иронически ответил молодой человек. – Французский король посетил свой добрый город Блуа; все эти золоченые седла, все эти трубные звуки – в его честь; шпаги всех этих дворян принадлежат ему. Его мать едет перед ним в карете, роскошно украшенной золотом и серебром. Счастливая мать! Министр собирает для него миллионы и везет его к богатой невесте. Вот отчего радуется весь этот народ. Он любит своего короля, встречает его восторженными возгласами, кричит: «Да здравствует король! Да здравствует король!»

– Хорошо, хорошо, милорд, – сказал Парри, еще более смущенный такими словами.

– Ты знаешь, – продолжал незнакомец, – что во время этого праздника в честь короля Людовика Четырнадцатого моя мать и моя сестра сидят без денег, без хлеба. Ты знаешь, что через две недели, когда всей Европе станет известно то, что ты рассказал мне сейчас, я буду обесчещен и осмеян… Парри!.. Бывали ли примеры, чтобы человек моего звания был принужден…

– Милорд, умоляю вас…

– Ты прав, Парри, я жалкий трус, и если я сам ничего не делаю для себя, то кто поможет мне? Нет, нет, Парри, у меня есть руки… есть шпага…

И, с силой ударив себя по руке, он снял со стены шпагу.

– Что вы хотите сделать, милорд?

– Что я хочу сделать, Парри? То, что все делают в моем семействе. Моя мать живет общественным подаянием; сестра моя собирает милостыню для матери; где-то у меня есть еще братья, которые тоже питаются милостыней. И я, старший в роде, тоже примусь, подражая им, собирать подаяние.

С этими словами, перешедшими в жуткий нервный смех, молодой человек пристегнул шпагу, взял шляпу с сундука, набросил на плечи черный плащ, который он носил в пути и, пожав обе руки старику, смотревшему на него с тревогой, попросил: