Книга Пастух медведей - Андрей Белянин

И нет спасенья с плоскости листа…

Вы правы: жизнь проста и многосложна,

Добро и Зло едины и — равны.

Как различить: что истинно, что — ложно?

Молитвы, да пророческие сны

Отсрочат подведение итога.

Да, это трудно — быть самим собой…

Но, коль молитва не дошла до Бога,

То вдруг ее услышал тот — другой?

У вас ведь нет готового ответа,

Признайтесь: нет!

…Офортная игла,

Наметив контуры автопортрета,

Споткнувшись, на мгновенье замерла…

— Ведь вам в лицо хохочут все невежды!

Вам с целым миром оборвали нить!

…Но новый лист последнею надеждой

Ждет оттиска, как права — говорить.

АХТЫРЦЫ

Литавры и фанфары,

И шелк штандартов — влет,

Ахтырские гусары,

Настал и ваш черед!

Подобраны поводья,

Опущены клинки,

И даже мысли, вроде,

Прозрачны и легки.

Не поведешь и усом

На пулю у виска,

Чтоб не назвали трусом

Ребята из полка.

И от кровавых пашен

Идя к пустым полям,

Подсчитываешь павших

По брошенным коням…

Герои и повесы

Осуждены уже

По крови на эфесах

И по любви в душе.

БАЛЛАДА О МУНДИРАХ

Погожий день в Париже.

И небо ярко-синее.

Наполеон повержен.

Окончена война.

Великий император,

Глава всея России,

Рассеянно, с моноклем,

Мечтает у окна.

Внизу идут парадом

Казацкие лошадки,

Владимирские пушки,

Смоленские полки,

Кричат: «Виват!» трехкратно,

И вверх бросают шапки,

Полощутся знамена,

Слепят глаза штыки.

На мостовой, качаясь,

Звенят почти как струны,

Окованных лафетов

Тяжелые зады.

И синие уланы, и красные драгуны,

Малиново-златые гусарские ряды,

Один другого ярче!

И царь кивнул: «Похвально…»

А после государя чуть не хватил удар:

Со свистом, гамом, громом,

Проносится нахально

Крылатая колонна…

Коричневых гусар!

Коричневых?! О, боже!

Какая-то ошибка:

Подобный цвет мундиров

Не носят на Руси!

И с царских губ слетело

Подобие улыбки.

«Вернуть сюда тотчас же!

Вернуть и — допросить!»

Вернулись.

Доложились.

И честно рассказали,

Что были в партизанах,

Громя тылы врагов.

И в этой бурной жизни

Мундиры истрепались, —

Не уберечь костюма

Средь леса и снегов.

Искали матерьяла,

Чтобы пошить другие:

Ведь старые, ей-богу! —

Изорваны до дыр…

Все лавки до Парижа

Давно стоят пустые,

А тут попался как-то

Девичий монастырь.

Мундиры-то ни к черту,

А так хотелось новых!

Монашенки брыкались…

Но все ж в конце концов

Все то, что шло на рясы

Пятьсот невест Христовых,

Пошло на вицмундиры

Ахтырских молодцов!

И царь расхохотался:

«Потешили, мерзавцы!

Коричневые… чтоб вас!

С монашенками… ах!»

А снизу улыбался

На вороном красавце

Кудрявый подполковник

С чертятами в глазах.

«ВРУБЕЛЬ»

Подлунный мир, похожий на мираж…

Душа, как створки окон, — нараспашку.

Мне обжигает пальцы карандаш,

Закованный в кленовую рубашку.

Как бесконечно тянутся часы!

И как неясен тусклый смысл созвездий,

Как долог путь от млечной полосы

До лестницы в заплеванном подъезде…

И оттиски далеких черных дней

Стучат в висках холодной звонкой болью.

И в сердце кровь шалеющих коней,

Насыщенная порохом и солью…

Я больше не могу в таком огне

И пустоты, и недопониманья.

Но где-то там, в душе, на самом дне

Весь первобытный ужас мирозданья!

И вот тогда бессильны образа,

И каждый миг, словно столетье, длится.

И Демона хрустальная слеза,

Как жизнь моя, скользит, боясь разбиться.

Который век? Которое число?

Кто выдумал, что красота бессмертна?

Холодный воздух утра… Рассвело.

Короткий путь от вечности к мольберту…

ПАМЯТИ НИКОЛАЯ ГУМИЛЕВА

Господин офицер, вы еще не одеты?

Небо смотрит нахмуренно и свысока.

А вдали, в розоватых брабантских манжетах,

Облака, облака, облака, облака…

Господин офицер, что же вы загрустили?

Умирают не только герои в стихах.

Видно, Бог и судьба все же вам отпустили

Три высоких креста на граненых штыках.

Господин офицер, это ясно и просто:

Революция, царь — кто там прав, кто не прав.

Первый крест — крест Георгия Победоносца

Не отнять, даже с мясом с мундира сорвав.

Господин офицер, руки за спину молча.

Сапоги, гимнастерка — все сняли: убрать!

Крест нательный — накинулись стаею волчьей…

Ничего: это в сердце, а там не достать.

Господин офицер, третий крест — в изголовье.

В небесах уже явно бушует рассвет:

Кружева облаков наливаются кровью,

Принимая багрово-торжественный цвет,

И несутся принять под защиту и стражу,

Но надежен затвор и проверен прицел,

Отработанный залп! А поэзия как же?

Господин офицер… Господин офицер!

МАРИЯ-АННА

(Триптих)

I

Разбит волной форштевень корабля,

И штормовое море так тревожно…

А впереди далекая земля,

К которой подобраться невозможно.

Еще два дня и точно — будет бунт…

Прошу: услышь меня, Мария-Анна!

Но даже ванты наподобье струн

Поют о горькой доле капитана.