Книга Орфей и Ника - Андрей Валентинов

В голосе звенела ирония. Похоже, эта арифметика забавляла государственного преступника.

– Виталий Дмитриевич, – человек протянул руку и вздохнул. – Хотя, конечно, Тридцать Первый – это правильнее.

– Сергей.

– Простите, а как полностью? Знаете, привык…

– Сергей Павлович, – Пустельга с любопытством разглядывал того, кто предпочел номер фамилии. Виталий Дмитриевич Тридцать Первый был не просто мал ростом – он походил на карлика, на сказочного человека, обитателя подземных глубин, а еще больше – на домового. Сморщенное, почти с кулак, личико, узкие плечи, короткие ручонки, казалось, неспособные удержать даже авторучку. На вид ему было за семьдесят, и, лишь присмотревшись, майор понял, что Тридцать Первому едва-едва стукнуло полвека. Что-то страшное сломало и мгновенно состарило этого человека.

– Проходите, – Виталий Дмитриевич засуетился, приглашая к столу. Там действительно стоял торт, а рядом с ним – чайник, накрытый полотенцем. Тридцать Первый явно ждал гостей.

– Пражский? – осведомился зэк, приглядываясь к угощению. Карлик невесело рассмеялся:

– Увы, пражский. В хорошие времена я бы сам приготовил, да такой, что сам шеф-повар «Берлина» позавидовал бы… А это – прислали. Не забывают…

Они принялись за торт. Виталий Дмитриевич ел жадно, кусок за куском.

У Сергея почти не было аппетита, да и Сорок Третий явно не был поклонником сладостей. Было ясно, что он пригласил сюда Пустельгу совсем не за этим.

– Что ж вы не едите? – карлик откинулся на стул и вздохнул. – Знаю! Вы, любезный Юрий Петрович, просто уговорили нашего новенького навестить меня. Так сказать, повысить мне настроение. Ну, спасибо…

Пустельга удивился – оказывается Сорок Третьего звали Юрием Петровичем! Здесь зэк не скрывал своего имени. Итак, Юрий Петрович Сорок Третий…

– Юрий Петрович наверно успел рассказать вам, – Тридцать Первый повернулся к Сергею. – Здесь все считают, что лишился ума, после того, как меня бросила супруга…

Зэк еле заметно кивнул, но Сергей предпочел отделаться неопределенным угуканьем. Карлик вздохнул.

– Смешно, правда? Старик, похожий на какое-то чучело… Но ведь я все еще не разучился думать! Почему? Не могу понять…

Он заговорил быстро, так, что Пустельга еле различал отдельные слова: Тридцать лет, тридцать лет мы жили вместе, ни разу по-настоящему не ссорились. Что же могло случиться? Почему она меня бросила? Может, я чем-то ее обидел? Но чем? Даже если так, почему она ни разу не навестила меня, не написала? Я ведь действительно болен! Почему? Они не говорят мне, не хотят волновать. Но я не могу. Я должен узнать…

Сергей постарался незаметно отвернуться. Виталий Дмитриевич тоже не мог вспомнить прошлое, как Сорок Третий, как и он сам. Что сделали с этим безобидным человеком? Или это просто защитная реакция психики, спасающая от самого страшного?

Речь Тридцать Первого стала совсем тихой, неразличимой. Наконец он затих, глаза закрылись, и он недвижно застыл, прижавшись к спинке стула. Зэк чуть заметно дернул щекой и достал папиросы.

– Курите, Сорок Первый! Ну его все к черту, никак не привыкну… Курите, потом проветрим. Сейчас он очнется…

Действительно, не прошло и двух минут, как Виталий Дмитриевич открыл глаза.

– А? – дернулся он, но тут же успокоился. – Кажется, я опять… Извините, товарищи… Юрий Петрович, вы говорили вчера, что наш новенький…

– Да, он, кажется, по вашей части…

Карлик вскочил со стула. Пустельга тоже встал, но решительный жест маленькой ручки остановил его:

– Сидите, сидите, Сергей Павлович. Я быстро. Надеюсь, Юрий Петрович все же ошибся. Если ваши с ним случаи сходны, то волноваться нечего. Сама по себе амнезия конечно, малоприятна…

Не прекращая говорить, Виталий Дмитриевич осторожно взял Сергея за руку, пощупал пульс и замер. Затем сморщенное лицо дернулось, Тридцать Первый проговорил нечто вроде: «Ох ты!» – и легким движением прикоснулся сначала ко лбу, а затем к шее Сергея – там, где проходила артерия.

– Сергей Петрович… любезнейший… если можно, к свету. Я должен осмотреть глазное яблоко…

Осмотр на этот раз длился долго. Карлик хмурился, вздыхал, а затем кивнул на стул:

– Садитесь… Рассказывайте, и поподробнее…

Слушал он внимательно, время от времени кивая. Затем вздохнул и покрутил головой:

– Несколько вопросов, если можно. Только не обижайтесь…

– Ни в коем случае, – Пустельга тут же вспомнил психиатра.

– У вас, как я понял, очень плохой аппетит, предпочитаете все жидкое и, желательно, теплое. Так?

Сергей кивнул. Сейчас должен последовать вопрос о бифштексах.

– Привкус крови во рту ощущали?

– Нет! – Пустельга удивился. – По-моему… Нет, ни разу…

– Так… А желание… уж, извините… попробовать свежей крови…

Поразил не сам вопрос, а то, что его об этом уже спрашивали. Вот они, бифштексы с кровью!

– Нет. Я даже кровяной колбасы не ем.

– Ну и хорошо…

Виталий Дмитриевич прошелся по комнате, затем опустился на стул и легко ударил ребром ладошки по дереву:

– Так. Порадовать ничем не могу, Сергей Павлович. Разве что – болезнь ваша проходит в самой легкой форме. Это единственный положительный момент…

– Какая болезнь? – еле выговорил Пустельга. Значит, никакой травмы на боевом посту! Его обманули и в этом…

– Так называемая болезнь Воронина. Открыта моим близким приятелем перед самой мировой войной на Среднем Урале. Василий Воронин был тогда молодым земским врачом. Однажды его вызвали в одну глухую деревню где-то под… Впрочем, это неважно. Воронин был умница, сразу понял, что перед ним нечто совершенно неизвестное науке…

Виталий Дмитриевич замолчал, а затем махнул рукой:

– Ну, это все в далеком прошлом. Василий пропал без вести в 18-м, на юге. К этому времени мы уже выделили вирус – возбудитель болезни. Искали метод лечения… Мне поручили создать состав, в котором возбудитель болезни Воронина мог существовать в течение длительного времени. Дело в том, что в обычных условиях он быстро погибал, и слава Богу… Увы, мне это удалось. Состав назвали ВРТ.

«Почему?» – хотел спросить Пустельга, но удержался. «В», похоже, означало «Воронин». Возможно, остальные буквы тоже были инициалами.

– Да… И в том же 18-м я был вызван на Лубянку. Со мной беседовал некто Кедров, он, кажется, тогда был заместителем Дзержинского. Меня уверяли, что большевики чрезвычайно заинтересованы в лечении болезни, обещали новую лабораторию, сотрудников… Тогда я был еще в здравом уме, Виталий Дмитриевич усмехнулся и покачал головой. – Да, я был в здравом уме и решил на следующий день уничтожить все запасы ВРТ, а заодно и документацию. Увы, Кедров оказался сообразительнее, его люди захватили лабораторию тем же вечером. Меня арестовали, и до 21-го я был в специальном лагере под Псковом…