Книга Раз и навсегда - Джудит Макнот

– Боюсь, произошла ошибка. Я приехала… Не успела онанаклониться в полупоклоне, как леденящий голос мужчины остановил ее:

– Вашей главной ошибкой был приезд сюда, мисс Ситон. Однакона дворе уже темнеет, и я не могу вас отправить назад, туда, откуда вы явились.– Он схватил ее за руку и грубо потащил за собой.

Виктория мгновенно отрезвела, ситуация из невыразимокомической становилась ужасающе мрачной. Робко она прошла в отделанную мраморомприемную залу, которая могла вместить весь ее дом в Америке. По обе стороны залына верхние этажи вели широкие витые лестницы, а сверху; через прозрачный куполкрыши, лился яркий солнечный свет. Она запрокинула голову, разглядывая купол.Слезы выступили на ее глазах, и все поплыло перед ней. Больше она не в силахбыла выдержать. Она оставила позади тысячи миль, плывя по бурному океану, иожидала, что ее примет к себе доброжелательный джентльмен. И вместо этого еесобираются отправить обратно, разлучая навеки с сестрой. Прозрачный куполвращался перед ее взором в калейдоскопе блестящих расплывающихся цветовыхпятен.

– Кажется, она сейчас упадет в обморок, – предупредилдворецкий.

– О, ради Бога, только не это! – взорвался темноволосый иподхватил ее на руки. Когда он стал подниматься с ней по ступеням, Викторияначала приходить в себя.

– Дайте мне встать на ноги, – хрипло потребовала она,пытаясь вырваться. – Я абсолютно…

– Успокойтесь! – велел негостеприимный хозяин. На верхнейплощадке он повернул направо, вошел в комнату и направился прямиком к огромнойкровати, со всех сторон завешенной серебристо-голубыми портьерами, подвязаннымипо углам серебристыми бархатными шнурами. Не говоря ни слова, он бесцеремонноуложил ее на голубое атласное покрывало и удержал за плечи, когда онапопыталась встать.

Дворецкий с развевающимися фалдами ливреи быстро вошел вкомнату.

– Вот, ваша милость, нюхательная соль, – запыхавшись,выговорил он.

Его милость схватил флакон и приставил к, носу Виктории.

– Не делайте этого – крикнула Виктория, пытаясь увернуться отужасного запаха нашатыря, но он удержал ее. В отчаянии она схватила его зазапястье, чтобы остановить. – Чего вы добиваетесь? – воскликнула она. – Выхотите, чтобы я это съела?

– Великолепная мысль, – мрачно ответил он, но хватка егоослабла и он поводил флаконом в нескольких дюймах от ее носа.

Изнуренная и униженная, Виктория повернула голову набок,закрыла глаза и шумно сглотнула, борясь с душившими ее слезами.

– Я искренне надеюсь, – раздраженно протянул мрачныйнезнакомец, – что вас не стошнит на постель, потому что, предупреждаю вас,убирать за собой вы будете сами.

Виктория Элизабет Ситон – продукт заботливоговосемнадцатилетнего воспитания, до этого момента бывшая мягкой, обаятельноймолодой леди – медленно повернула голову и устремила на негоиспепеляюще-злобный взгляд.

– Вы Чарльз Филдинг?

– Нет.

– В таком случае уходите вон или позвольте уйти мне!

Его брови сошлись на переносице, когда он смотрел намятежную сироту, взиравшую на него блестящими, синими глазами, метавшимимолнии. Ее волосы раскинулись по подушке, как расплавленное золото, буйныезавитки обрамляли лицо, подобное фарфоровой скульптуре, вылепленной мастером.Ее ресницы были невероятно длинными, а губы розовыми и мягкими, как…

Мужчина резко поднялся и быстро вышел из комнаты всопровождении дворецкого. Дверь за ними закрылась, и Виктория осталась одна.

Она неспешно села, спустила ноги с кровати, затем осторожноподнялась, опасаясь, что снова начнется головокружение. От беспросветногоотчаяния она вся окоченела, но ноги держали ее, и она огляделась вокруг.

Слева от нее легкие голубые занавеси, густо прошитыесеребряной нитью, обрамляли целую стену, состоящую из окон; в дальнем концекомнаты стояла пара канапе с полосатой серебристо-голубой обивкой.

"Безумная роскошь», – мелькнуло у нее в голове. Онавновь попыталась отряхнуть от грязи юбки, но поняла, что попытки тщетны, ещераз оглядела комнату и горестно села на голубое атласное покрывало.

В смятении она положила руки на колени и попыталасьпридумать, что делать дальше. Все говорило о том, что ее намерены отправитьобратно в Нью-Йорк как никому не нужный багаж. В таком случае для чего маминкузен, герцог, пригласил ее приехать? Где он? Кто этот другой мужчина?

Она не могла поехать к Дороти и прабабушке, ибо герцогинянаписала доктору Морисону записку, из которой совершенно определенно следовало,что именно Дороти, одну только Дороти, ждут в ее доме.

Виктория нахмурилась, и от смятения на ее гладком лбупролегла глубокая складка. Поскольку по лестнице ее нес молодой темноволосыймужчина, то, вероятно, он был слугой, а статный седовласый мужчина, открывшийпарадную дверь, был герцогом. Первоначально же она приняла его за старшегослугу – вроде миссис Тилден, домоправительницы, которая всегда встречала гостейв доме Эндрю.

Кто-то постучал в дверь, и Виктория виновато вскочила спостели и аккуратно разгладила покрывало, перед тем как отозваться.

– Войдите.

Вошла горничная в накрахмаленном черном платье, беломпереднике и белом чепце, с серебряным подносом в руках. За ней, подобномарионеткам, появились еще шесть горничных в такой же черной униформе, сведрами, полными дымящейся воды. За ними – два лакея в зеленых ливреях сзолотыми галунами: они принесли ее чемодан.

Первая горничная поставила поднос на стол между канапе, аостальные исчезли в соседней комнате. Лакеи опустили чемодан возле кровати.Через минуту они все гуськом вышли, напомнив Виктории оживших деревянныхсолдатиков. Единственная оставшаяся горничная обратилась к Виктории, смущенностоявшей у кровати.

– Здесь еда для вас, мисс, – сказала она; ее простое лицобыло намеренно невыразительным, но голос – робким и приятным.

Виктория прошла к канапе и села; от вида поджаренных хлебцевс маслом и горячего шоколада у нее потекли слюнки.

– Его милость сказали, что вы должны принять ванну, –сообщила горничная и пошла в смежную комнату. Виктория выждала и поднесла чашкуко рту.

– Его милость? – повторила она. – Это тот.., джентльмен..,которого я видела у парадного? Плотный седой мужчина?

– Бог ты мой, нет! – удивленно ответила горничная. – Этомистер Нортроп, дворецкий, мисс.

Облегчение, которое она почувствовала, было недолгим, таккак горничная нерешительно добавила: