Книга Младший научный сотрудник 7 - Сергей Тамбовский

видела, — поправила она пустышку у дочери, — медузы иногда приплывают, тогда лучше в воду не заходить, противно… а я Света, — неожиданно закончила она свою речь, — жить буду в общежитии при торгпредстве, на улице Хосе-Марти, заходи, если скучно станет.

Я кивнул, на этом наш разговор прекратился сам собой, потому что стюардессы начали разводить второй обед… или скорее первый ужин… ну в общем ту же курицу с рисом, что и ранее. А за иллюминаторами где-то очень внизу серебрилась гладь Атлантического океана.

Хороший самолет ИЛ-62, невольно подумал я, большой, красивый и летает на десять тысяч километров без посадок и дозаправок. А если взять модифицированную версию, ИЛ-62М, то и на все одиннадцать тысяч. От Москвы до Владивостока и Петропавловска-Камчатского влегкую, короче говоря, там 6–7 тысяч км. До Гаваны немного дальше, но все равно в десятку вписывается.

А следом пришли мысли про авиакатастрофы с этим типом воздушных судов… если я все правильно помню, то две из них как раз в Гаване случились. Но покопавшись еще раз в памяти, отмел эти случаи, как неактуальные — первый еще в 70-е годы произошел, а второй еще нескоро будет, на излете перестройки. Плюс тот самолет принадлежал, кажется, кубинской авиакомпании, а наш аэрофлотовский. После чего я взял и заснул, а проснулся от того, что ребенок у соседки очередной раз заорал благим матом.

— Просыпайся, Петя, — продублировала мне сигнал соседка, — уже пора ремни застегивать.

Я окончательно проснулся и пристегнулся согласно указаниям свыше.

— Что-то лицо твое мне знакомо, — сообщила Света, — ты в кино случайно не снимался?

— Пока еще нет, — смущенно отвечал я, — но рассматриваю такие варианты.

— Значит не там я тебя видела, — задумалась она, — но по телевизору точно. А профессия у тебя какая? — продолжила она долбить меня вопросами.

— Радиоэлектроника, — сказал я чистую правду в надежде, что она отвяжется, но не тут-то было.

— В Лурдесе будешь работать? — тут же вылетело из нее, — я знаю, где это, совсем рядом с Гаваной. Там двое знакомых мужа трудятся — жутко секретное место.

— Нет, не в Лурдесе, — хмуро ответил я, — я даже не знаю, что это такое.

— Вспомнила, — заявила она с прояснившимся лицом, — где я тебя видела. Неделю назад тебе медаль какую-то вручали, в программе Время это показали — правильно?

— Ну правильно, — с тоской ответил я, — а за что медаль дали все равно не скажу, не спрашивай. Военная тайна.

На этом она, наконец, отцепилась от меня и занялась дочкой, а я вжался в кресло и закрыл глаза — не люблю я авиаперелеты, особенно страшно бывает при посадках, при них ведь до 90 процентов происшествий случается.

* * *

Но все прошло в штатном режиме. Предложил таки из вежливости соседке помощь при высадке и транспортировке в зал прилетов, но она гордо отказалась — мол, ее супруг ждет там. Ну и славно…

Куба встретила нас ярким тропическим солнцем и волнами сложных ароматов, которые так сразу и не идентифицируешь. Райское же местечко — температура ниже 23 градусов не опускается вообще, отопления в домах, то есть не требуется. Фрукты висят на деревьях вдоль дорог, подходи и рви — можно не работать, с голоду не умрешь. И удушающей жары, как, например, в Сингапуре, нет, на редкость комфортные условия.

Меня встретил неприметный гражданин латиноамериканской внешности, в руках у него был плакатик с надписью «Senior Balashoff» — я тут же подошел к нему и поздоровался, по-русски он говорил прекрасно.

— Меня зовут Теофилло. Как долетели, сеньор Балашов? — спросил он, откровенно разглядывая мою пеструю гавайку.

— Спасибо, прекрасно, — ответил я, подумав — ого, как Стивенсона его зовут, — мы сейчас сразу в клинику поедем?

— Нет, сначала в апартаменты, — сказал он, скатывая плакат в трубочку.

И мы запрыгнули в Крайслер-Континенталь 1959 наверно года выпуска, длиннейший автомобиль, красивый по-своему, но какой-то уходящей в могилу красотой, от чего мне лично стало немного грустно.

— Как у вас это добро не развалилось до сих пор? — поинтересовался я, оглядев внутренности машины.

— Ухаживать надо, — лаконично ответил Теофилло, — тогда ничего и не развалится. Американцы в 50-х на совесть технику делали, не то, что сейчас.

Мы вырулили со стоянки аэропорт имени Хосе Марти и двинулись по практически пустому хайвею на восток, солнце при этом светило нам строго в спину.

— Тепло у вас тут, — сказал я ему, чтобы как-то поддержать разговор.

— У нас тут всегда тепло, — буркнул он в ответ, — не то, что в вашей Москве.

— Бывал там? — продолжил я.

— Пять лет учился, — нехотя выдавил он из себя и, предвосхищая мой следующий вопрос, добавил, — в МИРЭА, слышал про такой?

— Конечно, — ответил я, — на Малой Пироговской?

— И там тоже, — сделал он неопределенное движение свободной рукой, — но в основном на Стромынке. Как вспомню ваши февральские морозы, так и вздрогну.

— Да, зимой у нас прохладно, — подтвердил я и перешел к более предметным вопросам, — а апартаменты — это где?

— Рядом с советским торгпредством, — сообщил он, — Калле, 66, между 3-й и 5-й авенидами.

Мне эти названия ничего не говорили, поэтому я счел нужным замолчать. Потянулась городская застройка, слева пронесся неимоверно красивый особняк с индийскими какими-то мотивами в отделке.

— А это что мы сейчас проехали? — спросил я, чтобы немного нарушить молчание.

— Слева-то? — переспросил Теофилло, — это общество Красного креста и Красного же полумесяца было.

— Красивое здание, — продолжил я, высказав логичное предположение — до революции наверно особняк миллиардера какого-нибудь был…

— Не, — помотал головой он, — бордель тут был до 59 года. Шикарный, да, один из лучших в Гаване…