Книга Порочный ангел [= Уставший ангел ] - Дженнифер Блейк

На поиски жилья времени не было. Жан-Поль не мог отлучиться на целое утро. Без всякого сомнения, за это ему попало бы от командира. Но с типичной креольской уверенностью он полагал, что семья — на первом месте, что забота о благополучии сестры будет правильно понята и что сложившаяся ситуация его извиняет. Элеонора не была в этом уверена. Если Уокер, гражданский человек, ставший главнокомандующим никарагуанской армией, приверженец дисциплины, он, безусловно, требует от подчиненных того же.

Комната, которую для нее сняли, находилась на боковой улице от центральной площади Сентрал-Плаза за собором Святого Франциска. Ее сдавала вдова, сморщенная старуха, с горбатой спиной и огромным запасом черных бесформенных платьев одного фасона. Ни сочувствия, ни дружеского участия, ни хоть какой-то защиты с этой стороны ждать не приходилось.

Старуха почти совсем оглохла и из своей немой пустоты смотрела на мир с подозрительным и мрачным презрением. Она взяла сентаво, которое потребовала вперед, и сжала монету беззубыми деснами — больше из желания оскорбить, чем убедиться, что деньги не фальшивые. После этого направилась в свою часть дома, сильно хлопнув дверью.

Была еще одна неприятная сторона жизни в доме вдовы. Дом соединялся общей стеной с кабаком, весьма популярным среди солдат и молодых людей из ближайших домов. Конечно, комната Элеоноры оказалась через стенку. Каждую ночь неугомонно бренчали гитары, цитры и концертино, соперничая с мужскими голосами и не давая спать. В дополнение к этому — чтобы попасть к себе днем, надо было пройти через множество оскорблений, несколько раз ее даже сопровождали до самого входа в комнату. А один кавалер несколько часов провел под ее дверями, пока вдова, отправляясь на рынок, не споткнулась о неги и не обругала отборно по-испански.

Чтобы как-то избегнуть неприятностей, Элеонора стала подниматься рано, едва серебристый звон соборного колокола начинал призывать к мессе, и шла за водой к колодцу в конце улицы, а потом на рынок, чтобы купить себе еды. И она наслаждалась этими утренними часами. Было прохладно, малолюдно, никто не мешал ей, когда она рассматривала стены центрального рынка, испещренные оспинами от пуль, оставшимися после взятия города Уокером и фалангистами, фронтальную башню, арочные двери наверху и круглые окна собора, причудливый главный портал, охраняемый с обеих сторон караулом Дома правительства, где генерал Уокер разместил штаб-квартиру. Элеонора любовалась ярко пылающими листьями пойнсеттии, белыми душистыми гроздьями дикой гардении, маленькими подсолнухами и папоротниками, которые, казалось, лезли из каждой трещины и щели. В это время мало кто торговался с индейцами, метисами. Женщины продавали яйца и твердые, словно камень, лепешки, тропические фрукты и куски мяса, которые они выносили на рынок каждое утро.

По мере того как бесцельно проходили дни, терпения оставалось все меньше. В конце концов, на сколько может хватить тех нескольких долларов, которые у нее остались? Даже в такой стране, где завтрак обходится в три цента, она должна что-то делать, как-то поддерживать себя.

Вариантов было немного. Она могла бы обучать английскому. Конечно, в стране, руководимой англоговорящими иностранцами, должны найтись люди, желающие изучить язык. Она не так уж хорошо знала испанский, но в Новом Орлеане, в городе, который когда-то был аванпостом Испанской империи, этот язык был в ходу, и она его понимала. Если родителям это может быть неинтересно, они, заботясь о будущем детей, могли бы научить английскому хотя бы их. Но если этого не случится, она может использовать свои навыки в рукоделии, которым обучилась в монастырской школе. Элеонора могла бы научиться шить одежду и потом продавать ее на рынке. И если она в этом преуспеет, то может стать портнихой. И уж на самый крайний случай, она может стать прачкой, пополнив ряды женщин, которые стирают белье на берегу озера. Солдатам всегда надо что-то постирать, у них нет ни времени, ни желания заниматься этим самим. И неважно, что ее положение в этом случае будет не намного выше, чем у тех, кто едет в обозе за солдатами.

Уже шесть дней Элеонора пребывала в полном одиночестве. Она лежала на кровати, пытаясь что-то придумать, несмотря на доносящуюся из-за стены песню «О Сусанна!», когда в дверь постучали. Она подождала, чтобы убедиться, что этот стук не из кабака.

— Элеонора?

Услышав голос брата, она вскочила с кровати и отодвинула засов.

— Жан-Поль, где… — начала она и осеклась, увидев, как в комнату вплывает Мейзи в муслиновом платье с огромными голубыми маками. Пучок яркой пойнсеттии, прикрепленный к декольте, однозначно притягивал взгляд именно туда.

— С Рождеством! — воскликнула Мейзи, заключая Элеонору в ароматные объятия, которые следовало понимать как прощение и заботу.

Был канун Рождества, про что Элеонора совершенно забыла, но Мейзи помнила и не забыла о ней, отчего у Элеоноры перехватило горло.

Стянув ажурные перчатки, Мейзи обмахнулась ими.

— Жарища, как в печке. Наверное, снова будет гроза. Те, кто уверяет, что сезон дождей кончился, просто спятили. И как только ты можешь выносить… Ну ладно, неважно. Я пришла предупредить тебя, Элеонора, моя лапочка, а не только поздравить. Одинокие женщины, я боюсь, в Гранаде нежелательны.

Жан-Поль после недели солдатской жизни еще больше похудел, отметила Элеонора, обняв его. Перемена была не к лучшему.

— Нежелательны? — спросила она рассеянно, отыскивая, куда бы их посадить. В комнате стоял всего один стул, который выглядел как неудавшийся эксперимент мебельщика. Его сиденье из сыромятной кожи вытянулось и глубоко провисло, а деревянный каркас искривился, и поэтому одна ножка стала короче другой, а на спинке не хватало двух реек.

Мейзи решила проблему так, как делала сама Элеонора, — просто села на кровать.

— Одинокие незамужние женщины. Вот так-то. Меня посетил твой полковник Фаррелл. Он как раз такой, как ты рассказывала, — высокомерный, с диктаторскими замашками, очень самоуверенный. И даже более того. Он заявил, что является начальником военной полиции города, и, как должностное лицо, посоветовал мне убраться как можно скорее.

В голосе Мейзи клокотала ярость. Взглянув на нее, Элеонора нахмурилась.

— Он может заставить тебя уехать?

— Поскольку город под военным командованием и он возглавляет военную полицию, думаю, что может. Но ты никогда не поверишь, почему он это делает. Генерал Уокер — как тебе это понравится? — провозгласил себя не только военным вождем страны, но и шефом по части морали. Он не разрешает своим мужчинам общаться с маркитантками или женщинами низкого социального положения в городе. Это, видите ли, способствует пороку, болезням и беспорядкам. И все это полковник Фаррелл высказал мне.

— Если ты думаешь, что он высказался грубо, слышала бы ты, что он говорит о пьянстве. — Жан Поль, одетый в красную рубашку демократов, стоял, привалившись плечом к стене. — Солдата, найденного пьяным, забирают на десять дней на гауптвахту, чтобы он протрезвел. Если его поймают второй раз, то заставляют выпить рвотное и сажают в тюрьму. А на третий раз — рвотное, двадцать четыре часа на привязи у колеса позора, а потом снова тюрьма. Гражданское лицо, продавшее спиртное американскому фалангисту, должно заплатить штраф в двести американских долларов.