Книга Цыганский барон - Дженнифер Блейк

— Вы меня верно поняли, — добавил принц, — если только тут у нас не разразилась эпидемия глухоты.

Еда и питье были мгновенно забыты. Мужчины повскакали на ноги и решительно направились в разные стороны, в том числе и цыгане, а не только телохранители принца. Увидев приготовления к самому настоящему отъезду, а не к локальной вылазке, Мара почувствовала, что ее охватывает паника. Неужели принц покидает лагерь? А если так, то когда он вернется?

— Куда вы собрались? — спросила она, еле шевеля пересохшими губами.

— Это же очевидно.

— Только не для меня.

— Следы кареты, которая вас привезла, ведут из Парижа и обратно. Здесь о вас больше ничего узнать не удастся. Мы должны вернуться в Париж.

— Вы и ваши люди?

— Разумеется. И вы тоже.

— Вы хотите, чтобы я поехала с вами?

Болезненное чувство у нее внутри должно было бы раствориться при этом известии, но ничего подобного не случилось.

В отблесках костра лицо принца превратилось в непроницаемую маску, синие глаза казались нарисованными византийской эмалью. В его голосе прозвучала ласка, от которой у нее похолодело сердце:

— Я хочу вас.

3.

По пути в Париж Родерик гнал лошадей без всякого снисхождения к ездокам. Поначалу Мару охватило радостное возбуждение. Она слышала гром копыт, смеялась ветру, хлещущему в лицо, чувствовала стремительный ток крови по жилам. Ей почему-то было приятно ощущать себя частью, свиты принца, чувствовать свою принадлежность к его гвардии. Более того, она могла поздравить себя с тем, что без всяких хлопот добилась, хотя бы отчасти, выполнения своей миссии: ее приняли в компанию и взяли в Париж. Но для поддержания сил всего этого оказалось мало.

Ее посадили на могучего чалого жеребца, способного нести на себе тяжелого мужчину. Он не знал усталости, а Маре приходилось сдерживать его изо всех сил. Она была хорошей наездницей, но привыкла к дамскому седлу; ее мышцы не были тренированы для езды верхом. Время шло, они ехали почти без остановок, и ее ушибленное плечо заныло, а боль стала отдавать в поясницу. Ранка на лбу начала болезненно пульсировать, в висках застучало, каждый шаг коня отзывался ударом у нее в голове. Теперь уже все тело болело; казалось, ее нарочно наказывают, избивают палками. Потребность остановиться и передохнуть стала невыносимой.

Но она отказывалась просить о пощаде. Сразу было видно, что телохранители принца, включая Труди, не чувствуют усталости. Сам Родерик скакал с непринужденностью человека, привыкшего проводить круглые сутки в седле. Он составлял как бы единое целое с лошадью и думал о чем-то своем, предоставляя ей самой выбирать дорогу. Если Мара попросит об остановке, о привале на остаток ночи, на нее будут смотреть как на обузу. Им не понравится, если придется из-за нее задержаться, даже если из вежливости вслух никто ничего не скажет. А может быть, принц решит, что напрасно взял ее с собой, что это была ошибка, которой он не мог себе позволить. Как бы то ни было, но настал момент, когда просить о привале стало уже невозможно. У Мары возникло отчетливое ощущение, что стоит им остановиться, стоит ей слезть с лошади, как она свалится и больше уже не встанет. Она боялась, что ее стошнит на глазах у всех. Одна лишь мысль о подобном унижении удерживала ее в седле.

Серое небо чуть посветлело с рассветом, из темноты стали медленно выступать фигуры других всадников. Принц возглавлял процессию вместе с Михалом. Следом скакала Труди рядом с одним из близнецов, Этторе ехал рядом с Марой, а второй близнец замыкал шествие. Перехватив взгляд Мары, итальянец широко улыбнулся ей и отсалютовал. Демон, ехавший в корзине, притороченной к его седлу, сонно заморгал, зевнул и приветственно помахал хвостом. Бледный свет становился все ярче, на фоне неба уже можно было различить струи дыма, поднимающиеся из парижских печных труб.

Они въехали в переулок, по которому тащилась телега, доверху груженная кочанами капусты. Ею управлял коренастый французский крестьянин. Старая лошадь, с трудом переставляя ноги, брела между оглоблями. Вся ее спина была покрыта шрамами, она уже не обращала никакого внимания на щелкающий возле ушей кнут. Крестьянин видел, что они подъезжают: они перехватили брошенный им мрачный взгляд из-под косматых бровей и злобную ухмылку. Он не сделал попытки остановиться или принять в сторону и дать им дорогу. Напротив, подъехав к перекрестку, он начал поворачивать и окончательно перегородил им путь.

Никакого приказа не было, всадники не обменялись ни единым словом, но все дружно ускорили ход и перешли в галоп. На лицах появились улыбки. Подгоняя лошадей, гвардейцы и сами всем телом подались вперед, коротко подобрали поводья. Конь Мары, почуяв перемену, тоже поддал скорости, чтобы не отстать от товарищей. Копыта загрохотали, из-под них комьями летела грязь. Вся кавалькада ринулась прямиком на телегу, столкновения было не избежать.

Крестьянин, открыв рот от испуга, начал натягивать вожжи в запоздалой попытке осадить назад свою лошадь. Всадники были все ближе и ближе. Было слышно, как они что-то тихо шепчут своим коням. Демон издал звук, похожий не то на скулеж, не то на глухое ворчание, и с головой спрятался в корзину. Встречный ветер, поднятый их стремительной скачкой, жег глаза. Лицо Родерика светилось решимостью и грозным весельем.

Они собирались перескочить через телегу, чтобы поучить невежу-крестьянина манерам и напомнить ему, каким опасным бывает упрямство. Мара задумалась. Она могла дернуть поводья и повернуть чалого вспять, если бы у нее хватило сил, если бы не было риска врезаться во всадника, скачущего в арьергарде, что привело бы к падению обоих. Или она могла отпустить поводья и молить бога, чтобы чалому хватило разбега. У нее не было времени на взвешивание шансов, пришлось положиться на инстинкт. Она отпустила поводья.

Крестьянин заорал и бросился с телеги наземь. Тягловая лошадь вскинулась на дыбы — раз, другой. Скакун Михала подобрался и прыгнул. В этот самый момент Родерик — хотя его собственный белый жеребец уже начал прыжок — оглянулся и увидел повисшие поводья Мары, ее руку, вцепившуюся в гриву коня. Его лицо окаменело, но он ничего не успел сделать: в эту самую минуту конь и всадник описали в воздухе чистую белую дугу над телегой и приземлились на другой стороне. Чалый Мары напряг все мышцы, мощным движением оттолкнулся от земли и полетел.

Ее несло вперед, она плыла по воздуху, словно у ее коня вдруг выросли крылья. Телега, крестьянин с открытым ртом и твердая земля остались где-то далеко внизу. Она увидела Родерика, пригнувшегося к спине скакуна, который вдруг прянул на дыбы после внезапной остановки и выгнул шею, повинуясь поводьям, натянутым всадником. Потом начался спуск. Передние копыта чалого ударились о мостовую с громоподобным стуком. Мара ждала страшной боли от удара, которая пронзила бы все ее тело. Удара не последовало. Ее все еще несло по воздуху, ее ноги выскользнули из стремян, плащ и юбки развевались по ветру в свободном полете.

Внезапно она столкнулась с чем-то белым и твердым. Это нечто проехалось по ее лбу, заставило ее втянуть шею в плечи и обхватило за талию с такой силой, что она перестала дышать. Она вскрикнула и услыхала ответный крик, а затем длинную очередь негромких ругательств. Земля еще несколько раз содрогнулась, застучали копыта: это остальные телохранители один за другим перескочили через телегу.