Книга Скрип на лестнице - Эва Бьёрг Айисдоттир

какой-то душевный покой – в нем она как раз не нуждалась.

Она также знала, что может потерять Бьяртни, а об этом она и помыслить не могла. Поэтому она удаляла сообщения, не отвечала и надеялась, что отправитель в конце концов оставит ее в покое.

Она остановилась у фонарного столба, и ее пес поднял лапку. Затем она побежала дальше. Ей нужно было зайти в магазин и купить кое-что для десерта к сегодняшнему ужину. Жаркое взял на себя Бьяртни – это было его коронное блюдо. На ужин к ним собирались зайти Гильви, друг детства Бьяртни, со своей женой Дривой. Они годами регулярно приглашали руг друга на ужин по очереди. Правда, раньше таких приглашений было больше, а потом у Гильви и Дривы родились близнецы, и сейчас им исполнилось пять лет.

Купив в магазине все нужное, она направилась домой. Усталость после бега посылала по всему телу приятные сигналы. Никогда она так хорошо себя не чувствовала, как после хорошей пробежки. Часы показывали, что она почти целый час бежала на хорошей скорости. Рядом с ней плелся песик, усталый на вид, видимо, такой же довольный, как и она, что получил сегодня свою порцию движения.

Когда она вошла, Бьяртни стоял в кухонном уголке с сосредоточенным видом и вырезал в картофелинах узкие отверстия. Сырое говяжье жаркое стояло на столе, посыпанное приправами, готовое отправиться в духовку.

– Все отлично, милая, – сказал он и поцеловал ее в щеку. Бьяртни был таким высоким, что для того, чтобы поцеловать его, ей приходилось вставать на цыпочки. Это она в нем любила. Это делало его таким мужественным. Таким властным.

– Как побегала? – спросил он, не подымая глаз.

– Прекрасно. Мы обежали круг вокруг города, мимо лесопосадок, а потом спустились к Иннесвег. С Лаунгасанда вид такой потрясающий, и погода для бега прекрасная. Жаль, что тебя с нами не было. – Она налила в стакан воды из-под крана, залпом выпила. А затем прислонилась к тумбе:

– Я могу чем-нибудь помочь?

– Нет, я только вот это в духовку засуну. – Бьяртни посыпал картошку приправами и поставил в духовку. – А теперь я сделаю вот что, – и он повернулся к ней, обхватил ее ноги, поднял и посадил на стол.

– Ничего себе! – рассмеялась она и с радостью приняла глубокий поцелуй, и не стала возражать, когда он стащил штаны.

После она долго стояла в душе. Все было почти готово, так что спешить ей было некуда. Домработница приходила на днях, так что все сверкало чистотой. На самом деле она сама не понимала, зачем ей эта домработница, ведь они жили в этом доме только вдвоем, и там редко бывало грязно. Там не было детей, которые что-то проливали и за которыми надо было наводить порядок. Но Бьяртни требовал, чтобы каждую неделю приходила домработница. Так он привык с детства: хотел, чтобы в доме раз в неделю мыли полы, и считал, что Магнее не стоит самой этим заниматься. И она ему не возражала – она вообще не возражала. Он сам решал, на что ему тратить свои деньги, – а ведь больше всех в доме зарабатывал он, а не она с ее учительской зарплатой.

Магнея снова вспомнила то письмо по электронной почте. А ведь она была так довольна жизнью, совершенно удовлетворена всем, что имела. Почему та, что писала ей письма, не могла просто понять это и оставить ее в покое? Она почувствовала, как в ее душе накапливается раздражение, и сделала несколько глубоких вдохов. Да какая разница! В конце концов та сдастся, уйдет и заживет своей жизнью. От этого ей же будет лучше.

Когда она шагнула из душа, ей удалось отогнать все неприятные мысли. Пробежка и Бьяртни возымели тот эффект, что она была необычайно расслаблена, и поэтому ей легко удалось настроиться на нужную волну. Причесываясь и наводя макияж, она напевала под музыку, которую включил Бьяртни. После этого она надела белую шифоновую рубашку, черные брюки и туфли на шпильках. Она раскачивалась в такт музыке, накрывая на стол и зажигая свечи.

Вскоре в дверь позвонили.

– Я им открою, – крикнула Магнея Бьяртни и посмотрелась в зеркало, прежде чем выйти в прихожую. Она с улыбкой распахнула дверь, готовая показать себя гостям с лучшей стороны. Но когда она увидела, кто стоит на пороге, улыбка сбежала с ее лица. На нее смотрели темно-карие тревожные глаза.

– Ты не ответила ни на одно мое сообщение, – сказала та женщина, коротко улыбнувшись. – Ты знаешь, что нам с тобой надо поговорить. – Тон был упрямым, словно она решила непременно добиться своего.

Магнея стояла остолбенев и смотрела на нее, надеясь, что Бьяртни не скоро выйдет в прихожую. Ей не хотелось объяснять ему, откуда она ее знает. Надо отделаться от нее, пока он не подошел, а она понимала, что та не уйдет, пока не добьется своего.

– Ну, ладно, – сказала Магнея. – Я с тобой встречусь. Мы с тобой можем поговорить. Только попозже, сейчас я не могу. А попозже сегодня же вечером я с тобой поговорю, но только если сейчас ты уйдешь. – Мимо проехала машина, и Магнея собралась закрыть дверь. Ей не хотелось, чтобы гости застали ее в тот момент, когда она стояла вместе с этой женщиной.

– Где мы можем встретиться? – спросила та, кутаясь в свое черное пальто.

– Я позвоню, – ответила она резко.

– Но у тебя нет моего номера. Ты его запишешь? – Ее отчаяние было настолько осязаемым, что Магнее стало почти жаль ее.

– У маяка, – прошептала Магнея. – Встретимся у маяка.

– У маяка, – согласилась та женщина и ушла. Она по-прежнему куталась в свое пальто, когда села в машину и уехала.

– Это мама приходила? – крикнул Бьяртни из ванной.

– Нет, это… какие-то дети банки собирали, – ответила Магнея, стараясь, чтобы ее голос звучал естественно. – Чтобы денег заработать на футбол. – Мало что в эти дни было способно вывести ее из равновесия, и этот визит не должен был быть исключением.

Акранес 1989

Она не могла точно сказать, когда это началось. Это происходило так медленно. Бывает, оглядываешься назад – и вдруг понимаешь, что все уже совсем не такое, как раньше. Так это ощущала Элисабет. Она помнила времена до того, как все ухудшилось. Когда папа был жив, а она не боялась. Но это воспоминание было далеким как смутный сон.

Если б ей нужно было назвать конкретное место или час, то, очевидно, это был день, когда умер маленький братик. Она хорошо помнила этот день. Мамин крик, сбежавшийся на него народ –