Книга Венок усадьбам - Алексей Николаевич Греч

уступив место магазинам. Продажа не состоялась, решетки и ворота Английского клуба заняли теперь свои прежние места перед старинным домом на Тверской[28]. Таким образом, наперекор ходу истории, здесь, в Сватове, возникал уголок, украшенный старинными памятниками искусства.

События 1917 года оборвали все, в том числе и эту попытку реконструкции прошлых вкусов. Сватовский дом, так же как и многие другие, был разгромлен и опустошен. Сейчас стоит здесь только унылый каменный массив.

Музей в Новом Иерусалиме с его обширной анфиладой усадебных комнат, некогда составлявших дворцовое помещение, еще сохранивших рокайльные отделки и прелестные изразцовые печи, собрал остатки старины из окрестных дворянских усадеб северо-восточной части Звенигородского уезда, а также, отчасти, из уездов Волоколамского и Дмитровского. Сюда попали вещи из Никольского-Гагарина, Покровского на Озёрне, имения Шереметевых, Яропольца Чернышёвых и Гончаровых, Рождествена Кутайсовых-Толстых, Ивановского князей Козловских, Губайлова Долгоруких, Глебова Брусиловых, Полевщины Карповых, [нрзб.] и некоторых других усадеб. И тем не менее многое в них, а также в других, так и оставшихся неведомыми дворянских гнездах, предоставленное само себе, было разгромлено, расхищено, уничтожено. И при этом обдуманно и хладнокровно.

Никольское-Урюпино

 На зеленом лугу — две мраморные вазы. За ними — одноэтажный, нежно-палевый павильон с колонной лоджией. На фасаде четко проложены тени, подчеркивающие спокойную грацию удивительно благородных форм раннего классицизма. Перед лугом — водоем; в нем отражение синего неба; посреди бассейна — миниатюрный островок, здесь, конечно, была прежде статуя. Мраморная Афродита или, может быть, Эрот, шаловливо приложивший палец к îгубам?

Тот самый Эрот, которому Вольтер посвятил две строчки, вечно истинные и потому бессмертные:

Qui que tu sois — voici ton maître.

Il 1’est, le fût, ou le doit être*.

(* Кто бы ты ни был — вот твой наставник.

Он таким был, есть и должен быть (франц.).)

Так нетрудно представить себе — вместо луга подстриженный газон; в павильоне — раскрытые окна и доносящиеся оттуда звуки музыки, закругленные и законченные каденции Рамо или Люлли. И кажется, что это не Россия, тем более не измученная страна послереволюционных лет. Может быть, запущенный и мало посещаемый уголок Версальского парка или скорее — забытый и заброшенный павильон в обширных садах Шантильи[29].

Пролетающие стрижи скользят мгновенными тенями по освещенному солнцем фасаду; на краю мраморной вазы блестят чешуйками ажурные крылышки присевшей стрекозы... При входе в лоджию мраморные сфинксы — полульвы и полуженщины глядят вперед загадочно и волнующе. Полированный мрамор передает их округлые формы; теплый камень, нагретый солнцем, точно живая и трепетная плоть... Хочется думать, что все это — в сказочном, очарованном сне. Точно здесь место действия старинных, тронутых современностью или современных, насыщенных ароматом старины — романов и новелл Анри де Ренье.

Белый дом в Никольском-Урюпине строил таинственный и неведомый шевалье де Герн (de Gueme) — он возводил дворец в Архангельском, он же, несомненно, проектировал для кн. Н.А. Голицына этот прелестный, полный тонкого вкуса pavilion de chasse* (* охотничий павильон (франц).) в лесу или скорее — маленький Эрмитаж — petite maison** (** маленький домик (франц.).), где, несмотря на то, что прошло уже более столетия, все еще чувствуется присутствие женщины. История не сохранила ее имени — да и вряд ли оно было историческим. Может быть, и пребывание ее здесь было столь же недолго и эфемерно, как жизнь стрекозы с серебристыми крылышками... Ушли чувства, мечты и порывы. Их унесли с собой люди. Но остался стоять дом — пусть неведомо для кого построенный никому не известным французским шевалье. Лишь один раз попалось его имя в России — “Санкт-Петербургские ведомости" в списках отъезжающих сообщают о выезде из России госпожи де Герн. И это все, если не считать подписи архитектора на утраченном в годы разрухи альбоме чертежей со зданиями Архангельского.

На садовом фасаде — лоджия с изящными ионическими колоннами. Над дверью в крошечный вестибюль — полинявшее, выцветшее фресковое панно. В дверь видно трехчастное среднее окно зала, красиво разделяющее фасад с двумя колонными портиками-подъездами по краям. На всей архитектуре — печать тонкого и изящного мастерства. Оттого еще более интересным делается творческое лицо шевалье де Герна, этого мастера без биографии, создавшего весь ансамбль Архангельского и, возможно, строившего еще в Денежникове Талызиных, где дом композицией чрезвычайно близок к белому павильону Никольского-Урюпина.

Внутри белого дома — великолепный золотой зал с тончайшими арабесками по потолку и стенными панно, в обрамлении пилястров, с красивой и изысканной отделкой дверей и окон. В разнообразии, изяществе, мастерстве орнаментов чувствуется свежесть первоисточника. Перед средним, трехчастным окном стоит мраморная ваза с плоской чашей — в простенках низкие, не заслоняющие декорации стен скамейки-банкетки. Никогда не подновлявшиеся росписи продолжаются и в соседних небольших комнатах, уютных и интимных, но, как все здесь, — скромно-молчаливых. В зеленой — верно, была спальня; вспоминается аналогичная комната в Китайском дворце Ораниенбаума, этом характерном итальянском “казино” — спальня с альковом, выложенным зеркалами, где протекал роман Екатерины с будущим польским королем Станиславом Понятовским... В белом доме Никольского-Урюпина стены и обстановка хранят молчание, да и вещей сохранилось совсем немного. Лишь кое-где банкетки, кресла с обветшавшим штофом обивки, осветительные приборы, зеркала, таинственно хранящие в помутневшем стекле совсем иные отражения. В одной из комнат следы пули, выстрела. Говорят — память о французах 1812 года... Павильон зачарован и внутри. Таким остался он в памяти. Но только в памяти, да разве еще в снимках и немногих зарисовках.

Сказочный сон окончился. Счастливый принц не пришел и не разбудил красавицу... Белый дом в Никольском-Урюпине заняло военное ведомство под склад взрывчатых веществ для расквартированного неподалеку саперного отряда.

В цепи неоправданных сознательных и неспешных вандализмов — это одно из звеньев. И вспоминаются намеренно взорванный собор Архангела Михаила в Московском Кремле, взлетевшие на воздух Симонов и Вознесенский монастыри, уничтоженные как художественные ансамбли Гатчинский и Елагинский дворцы, разобранный храм Христа, наконец, одна за другой погибшие не рядовые, а музейные, “охраняемые" усадьбы — Дубровицы, Ольгово, Ярополец, Богучарово, Алексино, Покровское-Стрешнево, Отрада, Введенское, Ершово, Остафьево...

Белый домик в усадьбе кн. Н.А. Голицына Никольское-Урюпино Звенигородского уезда. Фото начала XX в.

Несколько лет сохранялся в Никольском как музей другой дом, довольно неприхотливой классической архитектуры, с колонным портиком на фасаде, увенчанным несколько грузным фронтоном. Здесь были большая угловая комната-столовая, собственно зала с типичными громадными портретами в рост наиболее значительных “вельможных представителей” семьи Голицыных. Все они были исполнены по одинаковому почти шаблону —