Книга Британские церкви во второй половине XIX – первой четверти XXI века: социальный и исламский вызовы - Галина Сергеевна Остапенко

материальных и духовных ресурсов. Остановимся на истории этого феноменального явления более подробно.

Пионерами христианского миссионерского движения явились католики. В Средние века католические миссионеры обратили в христианство всю Западную Европу. Для распространения христианства в других частях света участвовали миссионеры монашеских орденов, как, например, бенедиктинцы и нищенствующие монахи. С XVI–XVII вв. в эту деятельность включился католический монашеский орден иезуитов. Со второй половины XVIII и особенно с XIX в. центр миссионерской активности переместился в Соединенное Королевство. Естественно, что экономическим основанием для этого послужили промышленное, морское и колониальное могущество Великобритании. Но наряду с этим нельзя не учитывать и черты национального характера британцев, а также духовную атмосферу, в которой воспитывались властители империи – жители метрополии, где и зарождалось миссионерское движение.

Здесь уместно привести высказывание британского историка Р. Блейка об одной из важных черт английского характера, а именно – «страстном желании жителей Британских островов совершать дальние путешествия в поисках новых земель и возвращаться обратно с их плодами, чтобы сделать Англию миниатюрным изображением мира»[101]. Сокровища знаменитого Британского музея, многих других музеев страны и частных коллекций являются подтверждением этого высказывания. В дополнение к этому Блейк пишет и «об особом влечении англичан к морю, что сделало их не только прекрасными моряками и исследователями, но также изобретателями морских праздников»[102].

Английские исследователи, занимавшиеся изучением национального характера соотечественников в XIX в., не без основания, на наш взгляд, выделяют и такие их качества, как динамизм, желание и способность управлять другими народами, прагматизм, альтруизм, религиозность. Так, например, английский политический философ Э. Баркер в своей книге, посвященной национальному характеру британцев, пишет: «У евангелической, англиканской, католической церквей и всех других христианских деноминаций была общая черта. Она заключалась в их стремлении превратить религию в мощную социальную силу. В этом случае христианские принципы стали бы управлять человеком во всех его действиях в своей стране и за ее пределами»[103].

Баркеру же принадлежит определение трех причин, побудивших британцев к созданию империи: стремление к собственному благосостоянию, жажда власти и страстное желание руководить действиями других народов для справедливого устройства мира. Империя как результат такого устройства сыграла, по его мнению, особенно важную, цивилизаторскую роль, «поскольку, помимо управления народами, выполняла миссию культуры, сеяла семена христианской веры, осуществляя таким образом еще более высокое предназначение»[104].

Британский историк К. Барнетт, занимавшийся историей колониализма, считает, что к созданию империи причастны средний класс и аристократия[105], которые руководствовались даже больше, чем в своей стране, не законами, а моральными принципами. Последние же формировались и входили в сознание этих социальных групп метрополии на протяжении XVIII и XIX столетий, а их источником была методистская религиозная доктрина, провозгласившая евангелизацию и миссионерство своими основными задачами и постепенно воспринятая другими нонконформистскими конфессиями, а также англиканской и католической церквами. «Евангелие и его заповеди, – пишет Барнетт, – стали для британцев не отвлеченной теологией, а убеждением и руководством в личной, общественной и международной деятельности»[106]. И еще об этом же: «Евангельское христианство изменило национальный характер англичан в либеральном направлении, трансформировав религиозные ценности в светские сферы и оттеснив на задний план свойственный островным жителям прагматизм. Как следствие своеобразной духовной революции, английская колониальная политика по своему содержанию не преследовала исключительно национальные интересы, а управлялась одновременно и христианской моралью»[107].

Барнетт, как и Баркер, без сомнения, идеализирует английский колониализм. Суть колониализма, как доказано в трудах отечественных историков, включая и автора этих строк, состояла в хищнической эксплуатации природных ресурсов колониальных территорий при использовании дешевого труда туземцев в интересах метрополии[108]. При всем этом черты характера, подмеченные учеными, на наш взгляд, действительно присущи островитянам. Иначе бы они не нашли язык с дикими племенами и не преодолели бы те трудности, которые приготовила им природа Африки или Индии.

История распорядилась таким образом, что колонизаторы пришли с Запада, а покоренными оказались народы Азиатского и Африканского континентов. Через экспансию западная цивилизация реализовала тот заряд предприимчивости, интереса к открытиям и необходимого поиска рынков и новых земель, который она содержала в себе. А уровень научно-технической оснащенности европейских стран, имея в виду не только армию и флот, но и знания, накопленные в области естественных наук, промышленного производства и сельского хозяйства, способствовал успеху западного наступления.

Впрочем, наряду с этим была и гуманитарная составляющая колониализма, которая заключалась в борьбе с рабством[109], прекращении межплеменных войн, эпидемий тропических болезней и, наконец, в просвещении населения колоний. Бремя этих обязанностей несли на себе администрация зависимых территорий и миссионеры. Но именно миссионеры, осуществлявшие евангелизацию новой паствы, открыли первые школы, в которых получили образование лидеры национально-освободительных движений Африки[110], и научили аборигенов пользоваться колесом и сеять зерновые культуры[111]. Объективно эти христианские посланцы метрополии особым способом укрепляли колониальное правление. Язычество сменялось христианством, а в миссионерских школах туземцы осваивали английский язык и узнавали о королеве как их покровительнице. Между народами зависимых территорий и управляющей державы создавалась своеобразная общность. После военных и разного рода предпринимателей и купцов миссионеры выступали как бы «третьей рукой» колониализма.

Небесный или духовный престол так или иначе поддерживал политическую власть, учрежденную в колониях и привнесенную, как и само христианство, из метрополии. Покидая блага цивилизации и отправляясь в заморские земли, каждый миссионер рисковал здесь быть сожженным на костре, съеденным племенами-людоедами или дикими животными и, наконец, погибнуть от тропических болезней. И такие жертвы были. В чем же заключался источник духовной стойкости миссионеров?

Можно считать, что таковыми были уже отмеченные черты английского характера и высокая степень религиозности британских граждан.

Жизнь английской семьи и общества, отраженная в художественной литературе XIX в., в частности в произведениях Чарльза Диккенса, также подтверждает значимость религиозно-этических факторов для формирования сознания и поведения британцев. В целом же пример Великобритании может служить иллюстрацией концепции Макса Вебера, изложенной им в работе «Протестантская этика» и заключающейся в том, что религия благодаря своей активной роли в социальных отношениях обрела характер автономного и существенного момента в историческом развитии[112].

В XIX в. частные привилегированные школы (public schools), о чем уже говорилось, были основной кузницей кадров для религиозных деятелей, политиков, чиновников колониального аппарата. А именно здесь усвоение библейских заповедей считалось не менее важным, чем постижение знаний. Наряду с семьей и школой эти заведения внедряли в сознание будущей политической элиты ценности евангелизма. Так, доктор Томас Арнольд, управляющий престижным учебным заведением в Регби с 1827 по 1841 г., был убежден, что для его воспитанников понимание Нового Завета и гуманитарные знания более важны, чем естественные науки, т. к.