Книга В поисках Золотого тельца - Алексей Леонидович Курилко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все свои силы я отдавал безделью. Целыми днями в основном валялся на диване, смотрел телевизор, перечитывал Ильфа и Петрова и писал банальные стихи на городские темы.
«Было так: я полюбил официантку.
Каждый вечер в ресторан к ней приходил.
Выпив чаю, оставлял на чай двадцатку,
Но ни разу с нею не заговорил».
Страсть к сочинительству – самая ранняя и до сих пор непреодолимая из всех моих страстей. Стихи я начал писать, когда ещё и писать-то толком не умел. Я был уверен, что стану знаменитым поэтом. Или клоуном. Как видите, я ближе ко второму, чем к первому.
«Не поверите, я робкий по натуре.
Хоть любого мужика могу избить,
Но вот с барышней де-факто и де-юре
Я стесняюсь – не могу заговорить».
Несмотря на всю бесполезность моего сочинительства в практическом смысле – я ведь даже в самых смелых мечтах не рассчитываю на то, что мои стихи могут принести мне славу или деньги – я дорожу этой страстью за доставляемое удовольствие от самого процесса сочинительства.
«Но однажды я на свой на день рожденья,
Выпив два по сто, включил режим «быка»:
«Что за сервис? - крикнул. – Что за отношенье?!
Полчаса я жду цыпленка табака!»
Это такой непередаваемый и ни с чем не сравнимый кайф, когда из обыкновенных слов, из самых обыкновенных слов, используемых нами каждодневно в быту, вдруг выстраивается строка, а за ней вторая, а за той следующая… И вот готова строфа… Из ничего родилось нечто… И не псевдомудрая муть, которую каждый трактует по-своему, а ясная и чётко сформулированная мысль. Потому как писать просто – не просто. Знаменитый поэт-хулиган, уже став настоящим мастером, понял и признался: писать простым языком, писать ясно – сложнее всего.
«Подбежал ко мне бугай-администратор
И без слов нокаутирован был мной.
Он по стене стекал, как жидкий терминатор…
Вдруг три охранника возникли за спиной.
Меня били, как ковёр – без сожаленья.
А она рыдала, бедная, в углу.
Я кричал ей: «Это всё из-за стесненья…
Просто я тебя, красавица, люблю».
Вы только не подумайте, будто я втайне считаю себя хорошим или, упаси Господи, гениальным поэтом. Ни в коем разе! Я заурядный рифмоплёт. Без тени кокетства. Мои стихи далеки от совершенства. По всем строгим и скучным правилам стихосложения, их, наверное, и стихами-то нельзя назвать. Но как несчастный многодетный отец, любящий всех своих чад, и красивых и не очень, и здоровых и больных, я люблю свои стихи. Это детки мои. Я их долго вынашивал, предвкушал их рождение, а затем рожал мучительно и больно, долго потом с ними нянчился… Как их можно не любить?
«Я сижу в сизо. Душа по-детски плачет.
Я ж ранимый от рождения слегка.
А она сюда мне носит передачи…
Пью боржоми, ем цыпленка табака…»
Я человек приземлённый. Даже несколько циничный. Но сочинительством я утоляю духовную жажду общения с Богом. Ибо если есть Некто или Нечто высшее… то Оно… или Они… общаются посредством музыки и стихов. Я в этом убеждён. Так же, как когда-то был убеждён в том, что мне суждено быть знаменитым поэтом (в этом месте стоит полугрустный-полувесёлый смайлик. Выглядит он вот так :-/ ).
Возможно, кое-кто из вас стал подозревать во мне полного психа. В более лёгком случае - человека с небольшими отклонениями… Ничего страшного. Порой после подобных размышлений я и сам о себе такого же мнения. Но помогает спасательная мысль, мысль-неотложка: а кто нормален на все сто? И кто устанавливает норму?
Глава 2
Накануне юбилея ко мне в совершенно разобранном состоянии припёрся Танелюк. На него было больно смотреть. Руки тряслись, ноги подкашивались… В блёклых потухших глазах притаилось всё страдание его отравленного алкоголем организма. Ему было настолько плохо, что мне казалось, я слышу сумасшедшее биение его сердца.
Я дал ему четвертак, хотя это были мои последние деньги.
Я сказал:
- Выпей перед сном грамм сто с горячим чаем и хоть чего-нибудь съешь. Но с утра не пей! Если завтра заявишься синеглазым – выгоню к японой-вони без малейшего материального участия в твоей гибнущей судьбе. Ты меня знаешь, у меня рука не дрогнет! Я жесток, как ребёнок.
- Лёнька…- с чувством вымолвил Седой. - Лёнька…
Он приложил треморную руку к груди, покачал головой, потом тяжело вздохнул и снова медленно, практически обессилев, проговорил:
- Лёнька…
- Да-да, - говорю, - я знаю.
- Ты всё понимаешь, Лёнька…
- Понимаю-понимаю… Но как твой личный врач-похметолог предупреждаю – больше ста пятидесяти грамм не принимай, иначе – зуб даю – пойдёшь на следующий круг.
- Для меня это семь кругов ада.
- По-моему, их девять.
- По-моему, их… девять раз по девять…
- Тебе, как бывшему главбуху, лучше знать, сколько, чего и почём…
- Эх, Лёнька…
- Хватит лёнькать. Иди, прими бальзам на душу и ложись спать. И пусть тебе приснится оранжевый ёжик.
- Не… Пусть лучше баба.
- Хорошо, пусть тебе приснится оранжевая баба.
Когда он ушёл, я подумал о том, что, наверное, мне нужно было спросить о причине его очередного срыва в запой. Он бы рассказал, ему бы стало немного легче. Но потом я сказал себе: никакой особой причины не было. И вообще, для алкоголизма причины не нужны, достаточно повода. А поводом может послужить что угодно. Было бы желание.
Тут надо бы дообъяснить…
Явного желания напиться у человека, как правило, нет. Ни один пьяница не говорит себе с утра: «Сегодня хочу напиться. Не просто напиться, а нажраться в хлам, в зюзю, в сиську, в драбадан»… Только малопьющий человек может сказать: «Сегодня хочу напиться!» И что самое удивительное – ему обычно это не удаётся. Парадокс. Который вполне закономерен.
Когда-то давно Танелюк работал в одной крупной солидной компании главным бухгалтером. Уважаемый статус, стабильный доход…Дома любящая жена, послушная дочь и хромой кот по кличке Геббельс. Что ещё нужно человеку для счастья? Но что-то его гложило… Чего-то ему не хватало… Что-то терзало его беспокойную душу… И время от времени он напивался.
Потом он пошёл на курсы актёрского мастерства.
