Книга Разлом - Валентина Нурисламова

а сколько ему лет?

− Семьсот пятьдесят три года и шесть месяцев. Н-у-у, и еще где-то шестнадцать дней, − с неподдельной гордостью ответствовал Луцифарио.

− А сколько вообще колдуны живут обычно? − не унималась я с расспросами.

− Вообще-то, − деловито начал объяснять демон, − колдуны, как и Белые маги, бессмертны. То есть сами по себе они умереть не могут. Но, к сожалению, никто не застрахован от несчастных случаев… и… и от наемных убийц, − печально закончил он.

Мне стало как-то не по себе, как-то совестно, стыдно. Я опустила глаза.

− Нет-нет! − успокаивающе затараторил Луцифарио, накрывая мою руку своей лапой. − Я говорил не о тебе. Ты ведь не убила хозяина и, − он заглянул мне в глаза, осторожно приподняв кончиками когтистых пальцев мое лицо за подбородок, − и не собираешься. Я вижу это в твоих глазах. Старого демона не обмануть! − улыбнулся он. − Ты хорошая девушка. Ты не желаешь хозяину зла. И ты − мой друг.

− Стали друзьями после нескольких десятков совместно съеденных пирожков? − виновато попыталась пошутить я.

− И после пары литров совместно выпитого чая, − подмигнул мне демон. − А вообще, в хозяине, конечно, весь смысл моего существования, но…− он грустно вздохнул и опустил глаза, − но с ним не посидишь вот так за столом, мило беседуя и весело шутя. Он не любит общаться, ни с людьми, ни со мной. Вечно куда-то торопится, спешит. Вечно сидит, уткнувшись в свои книжки или брякает и дымит колбами. У него всегда находится куча неотложных дел, от которых его нельзя отрывать, когда бедный Луцифарио пытается завести с ним разговор…

Демон вконец расчувствовался, утирая лапами слезы, достал из накладного кармашка фартука белый, как снег, аккуратно сложенный (и, кажется, даже проглаженный) носовой платок и звучно высморкался. Потом смущенно убрал платок обратно, натянуто улыбнулся и плюхнулся в кресло напротив меня.

Раз уж разговоры пошли серьезные, то я все-таки решила задать давно вертящийся на языке вопрос:

− Луцифарио, а откуда твой хозяин знает мои стихи?

− Не знаю, − с абсолютно честным видом пожал плечами демон, − в местных поэтических сборниках твои стихи не печатают, а откуда их знает хозяин, я не имею ни малейшего представления. У него много секретов, которые он не открывает никому. Даже мне. Я всего лишь помощник, но не двойник, и потому посвящен далеко не во все.

− А что за книгу он держал в руках, когда сидел посреди той комнаты? − задала я другой мучивший вопрос.

А вот по поводу книги, судя по тому, как он старательно начал отводить глаза, Луцифарио был осведомлен. Я уставилась на него с упрямым и непреклонным видом, давая понять, что отвечать все равно придется. И демон сдался:

− Я не знаю всех подробностей, − зашептал он заговорщическим тоном, перегнувшись ко мне через стол, −, но могу сказать абсолютно достоверно, что эту книгу хозяин создал сам каким-то из своих заклинаний около пятисот лет назад. Что в ней, я опять-таки не знаю, но могу заверить, что он ей очень дорожит. Безумно. Больше, чем любым из своих творений. Больше, чем этим замком и лесом вокруг него, − демон еще сильнее понизил голос и горько добавил: − Больше, чем мной…

Мне стало искренне жаль демона. И тот, вероятно заметив мой сочувственный взгляд, поспешил сменить тему:

− А в последнее время, — (я хотела было спросить, что он подразумевает под «последним временем», но, побоявшись услышать очередную фразу про пару-другую столетий, задавила это желание на корню) — хозяин стал совсем плох. Затосковал он, жизни не радуется, творениям своим не радуется, да и не творит, уж почитай ничего. Взгляд стал какой-то… пустой, что ли… без жизни, без огонька. И, что самое ужасное, он… − демон понизил голос до едва различимого шепота, − смерти сам ищет. К нему и убийц подсылать не надо, глядишь, скоро сам на каком-нибудь дубе с петлей на шее повиснет или с башенного шпиля вниз скинется. Вот уж Белым магам работенку-то облегчит!

− То есть, − задумчиво протянула я, − когда он сегодня… не спроста так… − я сбилась, не закончив фразу, пытаясь ее покорректнее сформулировать, чтобы не задеть чувства демона.

− Да-да, − подтвердил Луцифарио, догадавшись, что я хотела сказать, − сегодня хозяин не шутил. Он и впрямь бы не стал сопротивляться, попытайся ты его убить.

Я пораженно осела, вжавшись в кресло.

− А я-то думала, что он все это время издевался надо мной…

Демон открыл было пасть, чтобы сказать что-то еще, но неожиданно насторожился, прислушиваясь к шагам в коридоре.

Дверь распахнулась. На пороге стоял колдун. Мрачный и угрюмый. С покрасневшими глазами.

− Я вижу, Луцифарио, ты радушно потчуешь нашу… гостью, − ледяным тоном процедил он, с трудом выдавив из себя последнее слово.

− О, да, хозяин, я испек пирожков и заварил чаю, − залебезил демон, видимо, желая замять щекотливую тему на счет «гостьи». А мне захотелось хоть провалиться сквозь землю, лишь бы убраться подальше от пристального ненавидящего взгляда колдуна.

− Присаживайтесь-присаживайтесь! − затараторил Луцифарио, вскочив с кресла и чуть не под руку подводя к нему своего господина. Затем демон хлопнул лапами, и на столе образовалась третья абсолютно чистая чашка с блюдечком и ложечкой. − Я вам сейчас чайку налью. А вот и пирожки!

− Спасибо, Луцифарио, я не голоден, − вновь процедил колдун медленно, нарочито надменно и, оттеснив демона от стола, все же уселся в кресло. Луцифарио с виноватым видом отлетел в сторонку.

Чародей вытянул руку и, постукивая кончиками пальцев по столу, припечатал меня таким пронзительно-неприязненным взглядом, что у меня даже коленки предательски задрожали. Благо, из-под стола не видно.

− Итак, − твердо и бесстрастно начал колдун, обратившись ко мне, − насколько я понял, Белые маги считают меня виновником катастрофы, грозящей этому миру.

Я кивнула, так и не сумев выдавить из себя что-то более-менее членораздельное.

− Я отлично осознаю, что у тебя нет абсолютно никаких оснований для того, чтобы мне верить, но…− чародей выдерживал свою речь в неизменно презрительном тоне, но на слове «но», голос у него предательски дрогнул… Сделав над собой усилие, колдун продолжал: − Но я являюсь обитателем этого мира, следовательно, гибель его повлечет, в свою очередь, и мою гибель тоже. А я − не самоубийца! − заявил он.

В свете