Книга Шиза, Хром и всякая хтонь - Влада Багрянцева

в плечо, привлекая внимание. Нахмурившись, Шиза мигом вскочил и навис над ней, сверкая глазами. Человек-табуретка и Бабай, как показалось Хрому, на месте девчонки точно бы стухли, но она даже головы не опустила.

– Ты чё, тоже п-пожалела бедного Ваську? Ж-женская с-а-а… сука… лидарность? – спросил Шиза, а она, не отступая, проговорила медленно и с расстановкой:

– Я бы тебе втащила, но слишком у тебя сегодня красивое лицо. Да и люблю я тебя. Уважаю, ценю, прислушиваюсь, как и все мы, но не буду тебе подыгрывать, когда ты совсем берега теряешь. Ты же сам видишь, какой он, был бы чмом – сразу бы просек. А он нормальный мужик, по своим понятиям живет, не по чужим.

Хром мысленно даже присвистнул: вот так, при других, ставить под сомнения решения командира… Понятно, чего Шиза теперь был такой разъяренный. Даже без особых способностей это легко читалось по его напряженной спине и затянувшейся минуте молчания.

– И что теперь п-предлагаешь, отпустить этого долбанутого, нах?.. – Шиза наконец убрал пассатижи в карман и сложил руки на груди, но остался стоять на том же месте.

Человек-табуретка шикнул:

– Сам же нас за ругань гоняешь, на!

– Леший, завали. Это не ругань, это ф-факт. Я его с-сейчас отпущу без компромата, а завтра вас всех п-п-положат на Козлах.

На Козловской, как помнил Хром, у коней была самая топовая точка. Даже сам когда-то думал на своей птичке прилететь, под капотом все перебрать. Если уж они за Козлы боятся, значит, плохо дело.

– Да ни к кому я не пойду, – очень устало, а потому искренне произнес он. – Мне ваши проблемы не тарахтели, вы сами тем более. Мне бы помыться, пожрать и отоспаться, а не бежать про вас рассказывать. Я знать не знаю вообще, что про вас рассказывать, кому и с каким интересом, я просто, сука, хочу домой! Что непонятного тут? Вам самим охота постоянно думать, что я свалю и стукану на вас, пока вы спите? Жрать мне таскать сюда, ссанину за мной выносить. А я напомню, что скоро не только ее. Кто это будет делать?

Человек-табуретка, который Леший, выразительно сморщился, а Бабай кашлянул в сторону. Шиза, не обращая на Хрома внимания, словно вместо него была пустота, обратился к Винни:

– Ты же з-знаешь, что нам надо за-за-затихариться. Я н-никуда его сейчас не отвезу.

– Мы можем взять его в дом, – ответила та, и Шиза громко хмыкнул:

– Ага, и с-сидеть на одном диване по вечерам, смотреть с-сериалы.

– Я парашу не буду выносить, – вклинился Леший. – И так на этой неделе сортиры мою.

– Завали, сказал же! Чё т-ты заладил!

– Я за него отвечаю, – сказала Винни. – Если он что-то вычудит, пристрелю, а потом спросишь с меня.

– Влюбилась, что ли? – Шиза сощурился издевательски, потом приблизился к Хрому и навис уже над ним, пальцами сгребая футболку на его груди. – Если надумаешь с-свалить раньше, чем я скажу, то ва-а-абще не свалишь. У нас елка б-большая во дворе, п-под ней закопаю. С того света будешь на белочек с-смотреть.

Леший у двери выдохнул с облегчением, а Хром покосился на Винни: у нее, конечно, свой интерес пообщаться с ним поближе, и совсем не любовный, но спасибо и на том.

* * *

– Короче, правил у нас для тебя три: за забор не выходишь, пацанов по фигне не дергаешь, грязь не разводишь, – пояснял Бабай по пути в дом.

Они топали по расчищенной от снега дорожке из красивой тротуарной плитки мимо заснеженных можжевельников и других, не знакомых Хрому кустов. В новых условиях от сопровождавших он чувствовал почти облегчение. Оно и верно: «не сри там, где ешь» отлично работает и относительно потенциальных жмуров. Походу, у коней правил тут было намного больше, чем те, что они озвучили для гостя. А вот таких гостей, как Хром, судя по всему, не наблюдалось практически никогда. Леший молча лыбился себе под нос, а Бабай, дернув ручку входной двери огромной домины из коричневого кирпича, аж подпрыгнул от нетерпения.

Шагнув за ним внутрь, Хром обрадовался, оказавшись в тепле и уюте посреди небольшого холла-прихожей. Правда, уют здесь был из разряда коммуналки, где у всех комнат общие хозяева. Сама нора, вероятно, строилась еще в нулевых и обстановочкой уж больно походила на мажорские хоромы тех времен. Хром вспомнил, как однажды еще живой отец взял его с собой «в гости» в похожую домину, тоже зимой. Ему было лет шесть, и он бегал вокруг огромной деревянной беседки с хозяйской дочкой и кидался снежками, пока в доме его батя толкал ее бате белый конфискат (эта инфа уже позже пришла – после того, как Хром переболел менингитом). В больнице он впервые особенной чуйкой узнал и про гибель отца, и про то, что его самого, мелкого, нашли без сознания где-то на обочине под Береславкой. А бабка потом все любила повторять, что бог отвел, но Хром с тех пор верил только в две вещи. Первое – продаваться нельзя никому. И второе – у ее бога, походу, какое-то уродское чувство юмора.

Сейчас эта теорема снова доказывалась тем, что люди, совсем недавно отпинавшие его ногами по почкам, теперь пристально следили, как он разувается и пихает ноги в розовые тапочки, а затем провожали по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж к двери с наклейкой в виде лупоглазой японской мультяшки – как на шкафчиках в детском саду, только для взрослых. На соседней двери была такая же, только с двумя машинками.

– Сортир вот, – кивнул Бабай, махнув шокером в сторону более узкой двери напротив. – С этажа не сходишь, в коридоре не трешься.

– Это уже пять правил, – заметил Хром.

– Слышь, дядя, ты меня не учи, – беззлобно буркнул тот и, стукнув по «анимешной» двери кулаком, добавил чуть громче и уже не ему: – Толян, тут гости к тебе!

Открывший, знакомый по прошлому дню громила, возмущался недолго. Узнав, что так решил Шиза, заткнулся сразу и пропустил Хрома внутрь. Там на удивление было чисто и по-спартански: шкаф, широкая кровать, постеры с полуголыми нарисованными бабами и тачками, стол с компом у окна и диван с теликом на противоположной стене. Почти гостиница.