Книга Пламенный покров - Ксения Леонидовна Кулимова

только, но разве он ни разу не убивал?.. Даже потому, что человечество, озверев, столько страданий причиняет ему и его народу?.. Не может быть, чтоб душа не прогнила от одержимой злобы. Пусть даже люди и дышат так же, как чудища, и пульс тоже бесится в их венах, бездумно торопясь к концу пути, обременённого существованием.

Даже если Даглас и не ест людей… то почему же он до сих пор так добр к ней?..

«Ты не они…»

Исчадие ада со светлыми помыслами казалось иллюзией истрёпанно вздрагивающего воображения, сбитого с толку отвратительным опытом и безумными словами прошлого.

Лойс подняла голову от колен и взглянула на мужчину, недоумённо, словно облитая ледяной водой и внезапно рухнувшая в пропасть между смыслом и хаосом.

Даглас с взволнованным трепетом осознавал своё шаткое положение. Он — демон, мрачное воплощение смертельной агонии и опасности, тварь, которую учили бояться и ненавидеть, истреблять до последней искры… И при этом за свою жизнь печник не позволял себе причинить кому-то боль, даже тем, кто достоин этого. Он способен на прощение и безвозмездную любовь к людям.

Это и отторгало измученную существованием до полусмерти Лойс, которая в этих обычных чувствах видела только коварную гадкую ложь. Потому что ничего другого она и не знала.

— Пока мои сверстники ловили и закидывали в топку живых птичек, я мастерил для них скворечники, — хрупкой аллегорией выразился Даглас, медленно выпустив в потолок густую от серой копоти струю дыма изо рта. — Вот и весь ответ.

Это ничего не объясняло, да и сам печник едва ли мог понять себя правильно, не занимаясь постыдным и несерьёзным до раздражения самообманом. Просто… никто не достоин таких страданий. Даже самые ужасные, бездушные люди. Они не заслужили. А почему?..

Ответа нет, голова пуста и звенит, как толстый кипящий казан, раздутый и красный от кровавыми всплесками текущего жара…

… сквозь створки двери внезапно продрался шипящий скрип, явно непохожий на спокойный стук поездных колёс.

Кто-то с буйной яростью продирался внутрь, мощно выламывая руками стальную щель….

4

Нона умела мастерски справляться со своим плохим настроением. Исключением бывали разве что моменты, когда на схваченной морозом улице стоял жуткий гололёд.

Мостовая холодно застыла в блестящую корку, покрытую сероватыми разводами и белёсой снежной пылью. Положение усугублял яростными порывами набрасывающийся ветер, хлыстом отбивая лодыжки. Воздух выедал глаза до слёз, пробивая их воспалённой болью.

Удержаться прямо давалось с безбожным трудом, и, как бы отчаянно Нона ни старалась сосредоточиться, её мысли неуловимо утекали в отвратительную бессильную злобу, хотя на лице это отражалось лишь большей упрямой мрачностью. Женщина энергично переставляла ноги по дороге, осторожно нащупывая каблуками сапог цепкие трещинки во льду.

Внезапно над её макушкой хищно склонилась рябая желтоватая тень, и Нона вопросительно подняла голову. Дорогу ей преградили двое замученных погодой констеблей в чёрной липко вымокшей форме, один из них держал в руках маленькую чёрно-белую фотокарточку.

Шмыгнув красным, искусанным морозом, носом, тот, что с маленькими усиками, показал медсестре фотографию и выверенно дежурным, чуть гнусноватым тоном спросил:

— Извините, вы не видели эту девчонку?

Женщина присмотрелась к неприятно чёткому зернистому снимку. Оттуда искоса смотрела прямо в камеру девочка лет двенадцати, худая, неопрятная, вся в веснушках и с волосами, собранными в высокий хвост. Она не выглядела печальной или напуганной, её совсем непроницаемые, грязно-хрустальные глаза выражали тупую злобу и гадкую усталость, словно она уже давно осознала всю эту погибающую перед её глазами жизнь.

— А кто это? — излишне безучастно поинтересовалась Нона, только потом заметив, что девочка стоит перед ростомерной разметкой стены, а на серой помятой рубашке выжжен номер 327. Её нагруженная, как сотней наковален, голова раздражённо витала где-то далеко, в больнице, куда врач ужасно опаздывала, но теперь неожиданно ясная догадка дала о себе знать взволнованной внутренней дрожью, словно перед искушённым и пугливым мотыльком включили огромную горячую лампу.

Неужели это та самая?.. Глупости какие, Даглас же даже не сказал, как она выглядит.

— Малолетняя преступница, недавно сбежала из областной колонии, — быстро ответил второй, черноволосый и напоминающий лицом хмурого орла.

— Не-а, не видела.

Мало ли, сколько детей сбегает из подростковых тюрем, но в таком случае вряд ли правоохранители сосредоточились бы только на одной девочке. Значит, это нервное внутреннее чувство не соврало, Даглас приютил в своей печке именно этого маленького озябшего демонёнка.

Нона знала, что печник не стал бы спасать бессовестного убийцу, а уж если человека казнят за случайность… здесь невозможно проявить такое безжалостное хладнокровие, особенно Панневеру. Он точно не палач, а уж она — тем более.

И женщина соврала, со всем омерзением к смерти и напускной добродушностью.

Какие наглые, тут дама в беде, как корова на льду, а они ей даже на хорошую твёрдую дорогу перейти не помогут… Поделом.

— Спасибо, мэм, хорошего дня, — как мутное обязательство торопливо бросил констебль с усами и вместе с напарником пошёл дальше.

Нона уже собиралась продолжать злиться, но тут её руку ласково сжали тёплые сухие пальцы. Женщина в вопящем недоумении подняла голову и встретилась глазами со святым отцом.

Так они и стояли — она, невысокая, пухленькая, в берете и спускающейся до щиколоток юбке, прикрытой не менее длинным чёрным пальто, и он, долговязый и худой, как фонарный столб с горящими неживым серым блеском глазами, бездушными и до отвращения цепкими, словно у утопленника.

— Прошу вас, — отец Йонес учтиво поцеловал руку Ноне и беспрепятственно, как бы вальсируя воздуху, провёл её на тротуар, пятясь и даже не заглядывая за спину.

Отца безропотно уважал весь мир, его ангельская красота при солидном возрасте в полвека, непринуждённые манеры и величественные слова захватывали голову каждого человека без остатка, сладко просачиваясь в мозг божественным образом. Когда он выходил на проповедь в белом балахоне, расшитым золотом, всё исчезало и оставался только он один посреди этого беспросветно кошмарного и грешного.

Нону он нисколько не впечатлял. Она не поддерживала убийственные идеи местной церкви, хотя бы потому, что бесстыдно "якшалась с дьяволом". С тем, кто эти "честные и беззаветно