Книга Сова летит на север - Сергей Сергеевич Суханов

чайки, то и дело пикируя на телеги. Разбитая колесами портовая дорога круто взяла в гору. Отсюда двинулись верхом. По обочинам расположились торговцы из местных с разложенным на холстине товаром.

Синды теснились возле городских ворот, надеясь, что, пока помощники агоранома сюда доберутся, они успеют хоть что-то продать. На штраф все равно денег нет, самое страшное, что может произойти, — огребут тумаков.

Лошади осторожно ступали среди открытых мешков с зерном, глиняных горшков, амфор, наваленных кучей овечьих и козлиных шкур. Глядя на керамику, Хармид морщился: лепная, у этих варваров даже гончарного круга нет.

Со всех сторон к пантикапейцам тянулись руки, хватали за штаны, хлопали по сапогу. Всадники то и дело пускали в дело плетку — не лезь!

Возле агоры спешились. Двинулись вдоль колоннады к рынку рабов, мимо статуй и стел с благодарственными надписями. Дойдя до места, довольно огляделись: здесь есть то, что нужно.

Рабы, в отличие от снующих между торговыми рядами ремесленников, грузчиков, матросов, плотной группой сидели на вымостке в тени храма Аполлона Бесконечного. Тихо, обреченно, без сил.

Умершие ночью лежали в ряд под рогожей, над которой роились мухи.

Грязные, оборванные люди воспользовались передышкой, чтобы привести себя в порядок. Матери расчесывали детей. Девушки, поплевав на край рубахи, вытирали лицо — пусть уж поскорей кто-нибудь купит, тогда закончится этот бесконечный тоскливый путь по жаре и пыльным дорогам. Кто-то тянул руку в надежде поживиться куском хлеба, кто-то жалобным голосом просил пить. Другие пытались спать, закрыв лицо от солнца рукавом.

Конвоиры расхаживали между живым товаром, прокладывая себе путь пинками и плетью. Раба, на которого пальцем показывал покупатель, заставляли встать, выталкивали вперед.

После осмотра и торга продавец-синд получал плату, а новый хозяин тянул купленного слугу за собой на веревке словно скотину.

Увидев подъехавших греков, работорговец подошел первым: ладная сбруя коней и добротное вооружение всадников говорили о том, что гости — люди служивые.

— Кто нужен? — деловито спросил он.

— А кто есть? — пренебрежительно бросил Хармид.

Синд с готовность начал показывать.

— Вон те горбоносые — военнопленные керкеты, хорошо подойдут в охрану усадьбы. Там — тореты[105], целая команда пиратской камары[106]. Отличные гребцы… Ну?

Он вопрошающе посмотрел на грека.

Хармид недовольно скривился.

— Воины, пираты… бандиты, в общем. Кизик пританей строит, ему нужны мирные люди — строители, пахари, конюхи.

— Так бы и сказал, — спохватился работорговец. — Тогда бери язаматов[107].

По тому, как рабы, на которых указал синд, жались друг к другу, иларх догадался, что они из одного стойбища. Им явно не хотелось разлучаться.

— Это кто? — удивился он. — Я про таких не слышал.

— Сираки в Танаис целую толпу пригнали. Откуда язаматы пришли в степь — никто не знает. Только трудно им придется, потому как они не пастухи, а землепашцы. На одном месте в степи сидеть нельзя — все равно что стрелу ждать. А она точно прилетит, сираки слабости не прощают.

Хармид заинтересовался. Землепашцы — это хорошо, значит, умеют выращивать пшеницу. И мужчин как раз четверо. Дети, конечно, обуза, но, если не купить, женщины ожесточатся, для домашней рабыни это плохо.

— Сколько хочешь? — спросил он.

Синд заулыбался.

— Сто пантикапейских драхм за мужчину, восемьдесят за женщину. Двое ребятишек — по пятьдесят. Всего выходит тысяча.

Сосчитав в уме, Хармид понял, что синд сильно округлил сумму, но торговаться не стал.

— Может, совы есть? Тогда скидку дам, — не унимался работорговец.

— Не-а, — иларх цыкнул уголком рта.

Он знал, что синды ведут активную торговлю с Афинами, поэтому ценят аттические деньги.

"Еще чего, сов ему подавай, — недовольно думал он. — А куда девать серебро, которое чеканит Кизик?"

Не ожидавший такой сговорчивости продавец решил пойти покупателю навстречу.

— Вон ту девку могу заменить на кого покажешь: похоже, она больная.

Хармид уставился на тоненькую, словно тростинка, язаматку с шапкой черных волос и покрытым россыпью красных пятен лицом.

Двое верзил уже расталкивали рабов, чтобы оттащить ее в сторону. Соплеменники уперлись, не пускают — сдвинули плечи, сомкнулись вокруг девушки. Защелкали плети, послышались крики боли. Женщины завыли. Поднялся такой гвалт, что иларх махнул рукой.

— Не надо. Всех беру.

— Как скажешь, — удивленно протянул синд, — я хотел, как лучше.

Вскоре связанные попарно рабы двинулись в сторону гавани.

У причала одномачтовые лембы терлись бортами о пеньковые бухты. За молом на внешнем рейде покачивалось несколько триаконтер[108] со свернутыми парусами. Стая кричащих чаек накрыла только что пришвартовавшуюся рыбацкую лодку. От дейгмы[109] сразу же потянулись грузчики с корзинами.

Сначала в лемб завели лошадей. Затем рабы, держась за решетку, прошли цепочкой по борту и спустились на дно. Матросы растянули сверху рогозовое полотнище.

Хармид с товарищами устроились на полубаке, под жердяным навесом. Дело сделано, так что теперь можно расслабиться. По рукам пошла ойнохоя с вином. Закусывали овечьим сыром, но на еду не налегали, ведь каждому было ясно: при такой качке морская болезнь неизбежна.

Когда лемб вышел в Апатурский залив, иларх приказал привести больную язаматку.

Та настороженно смотрела из-под длинной челки.

— Развязать? — спросил Памфил.

— Не надо… — казалось, Хармид раздумывает. — Может, придется ее за борт выкинуть, пока других не заразила.

Вдруг спросил:

— В команде есть кто-нибудь, кто говорит на скифском языке?

Каламид привел гребца.

— Спроси ее, что с лицом. Болеет? — приказал иларх.

Тот перевел.

— Нет, — ответила рабыня, вскинув на грека полные тревоги глаза, — я соком сон-травы[110] натерлась по дороге, чтобы кожу испортить.

— Зачем?

Язаматка с вызовом выпалила:

— А пусть не лезут!

Воины расхохотались. Ничего себе, сообразительная девка.

— Вы пастухи или пахари? — спросил Хармид, отсмеявшись.

— Пахари.

— Что сеяли?

— Пшеницу, ячмень, просо.

Иларх довольно покачал головой — деньги не зря потрачены, не обманул работорговец.

— Как тебя зовут?

— Быстрая Рыбка.