Книга Синие горы - Елена Ивановна Чубенко

за гороховыми джунглями отброшенную большую лейку. — Нельзя такую тяжесть тебе подымать!

— Да я только раз принесла по две, а так по одной, — отмахнулась дочка.

После перенесенной операции аппендицита родители остепеняли дочурку, но куда там: «Кто в деревне по одному ведру носит? Старухи да калеки. А тут ещё в клуб ансамбль приезжает! И по три ведра схватишь, лишь бы успеть полить и собраться», — думает девчонка, вытягивая из бочки очередную лейку. Грядки кажутся бесконечными: помидоры, морковка, укроп, вислоухие плети на огуречной грядке, под которыми полёживают зелёные колючие красавцы. По пути, между делом, Варюха схрустела уже два огуречка и даже вытащила из земли морковку. Пока маленький хвостик, чуть побольше пальца на руке, и Варька, оглянувшись на окна дома, тут же сунула недоросля обратно в грядку.

— Варька! Ты ж уже большая! Когда умишко-то нарастёт? — кричит от веранды мать, заметив совсем уж детскую дочкину проделку:

— Ей же ишо месяц наливаться!

Покончив с поливкой, Варя рванула в дом собираться. Деревенские сборы без особых затей: ноги в бочке вымыть, пятки мочалкой оттереть. В баню забежать, голову бегом помыть. Найти в шкафу платье понаряднее, перетянуть талию тоненьким ремешком. А потом выскочить в ограду с расчёской и прямо под лучами вечернего солнышка досушить волосы.

И, если мать успеет остановить, забежать на кухню и что-то сжевать, уже на ходу. Варюха уже не восьмиклассница, а студентка техникума. Да не просто студентка-второкурсница, а отличница и на этих каникулах попробует поступить в институт! В клубе у неё сегодня будет самый настоящий городской наряд: пышное платье и высокие каблуки-сабо. Лишь бы пятки не подвели. Грязь с грядок — дело въедливое!

Крутанувшись перед зеркалом, звонко процокала Варюха по крылечку.

— Я из клуба к бабушке ночевать уйду. Обещала ей. Слышь, мам?

— Слышу. Она уж хвастала мне, что вы сговорились. Почо ты эти колодки-то надела? Все ноги вывихнешь! — ахнула вдогонку, глядя на уродливые туфли. — Только не блажи в клубе долго, ждать ведь будет! — крикнула уже вслед в раскрытое окно.

Подсвеченная вечерним солнышком, удалялась дочкина фигурка в августовскую теплынь и таяла в закатных лучах. Тёплой оранжевой кисеёй окутывали деревню сумерки, неохотно отпуская солнце на ночлег. Скрипками пели комары, гобоями мычали усталые коровы. Медленно брели они по домам и несли на своих боках надоедливого овода. И так не хотелось Людмиле отпускать этот вечер, наполненный привычными делами, заботами. А более всего — умиротворённостью от того, что дочка рядом.

Муж пришёл с работы, когда уже совсем стемнело. Неторопливо намывался возле бани, отфыркиваясь от воды, поджидал, когда супруга подаст полотенце и лёгкую свободную майку. Людмила поливала сверху из эмалированной кружки на багровую шею и бугристые плечи, поросшие рыжеватым курчавым волосом.

— Пары подымали?

— Не, в Кирилловой. А там корчёвнику! Больше с трактором валандались, — фыркая от попавшей на лицо воды, рассказывал он, а потом долго с удовольствием растирался стареньким махровым полотенцем, казавшимся до смешного малым в его огромных руках. Оглянувшись, не увидел рядом дочку, притянул к себе Людмилу и с удовольствием обнял.

— Ты чо это?

— Ничо, — насмешливо передразнил интонации жены. — Иди корми. Изголодался я, — со знакомыми с молодости нотками пропел вслед. Людмила поспешила на крылечко, стараясь, чтобы походка была лёгкой, будто ей снова двадцать, на крайний случай, всего тридцать лет.

Почаёвничали в тишине. Парни в армии — тихо стало теперь в избе, непривычно. Бывало, вечером то магнитофон крутят, то мотоциклами тарахтят до полуночи.

— С дочкой повеселее, да, Лёш? Дом-то как ожил после её приезда. Вот убежала на полчаса раньше — и затосковали. К осени опять улетит пташечка. Куда денешься — учиться надо, — погоревала Людмила за столом. — Но скоро ребята начнут возвращаться с армии, токо успевай встречины ладить. Варька-то отрезанный ломоть, поди, городского кого найдёт.

Поулыбались, с гордостью поглядывая на фотографии своих солдат, что, по деревенской традиции, красовались за стеклом буфета. Будто рядышком с батькой и мамой посиживают парни.

А Варюхин путь в клуб тем временем лежал через собственный огород. Так быстрее, чем улицей. Вплоть до изгороди отцом ещё с весны были простелены широкие доски на дорожки, чтоб ноги не мочить в росе.

Концерт в клубе, который раньше всегда радовал, сейчас показался Варе простеньким. Хотя, конечно, чужие гости всегда были интереснее своих доморощенных артистов. С другой стороны, ансамбль из соседнего села почти уж свой: раз в два-три месяца обязательно приедут, сделают концерт, а потом танцы в фойе. Кучкуются у крылечка парни: на крыльце те, кто уже отслужил в армии, на мотоциклах — помельче, ревниво на своих девчонок поглядывают. Больно уж ласково да весело те на музыкантов заглядываются. Варюхе эти переглядывания неинтересны: парни в городе посовременнее деревенских. Да и вообще жизнь в городе, словно фейерверк на праздник — яркая, искрящаяся, ни минуты спокойной нет. А в селе — как в стоялом болоте, никаких изменений. Хотя, если долго не бываешь — скучаешь.

Обычный деревенский клуб, простенькие плакаты на стенах, портреты участников войны, старенькие шторы и стулья разной степени инвалидности — всё было привычным, будто никуда и не уезжала. И немудрёные песни под две гитары были знакомыми, потому что уже не в первый раз тут звучали. Героями вечера, конечно, были эти парни из ансамбля, залихватски терзавшие электрогитары и ударную установку. Улыбнётся кто-то из них в зал, а у каждой из местных невест сердце замирает: ей улыбнулся!

После концерта, сняв свои ненужные в ночи сабо, Варя, отвязавшись от ухажёров, почти бегом по знакомым с детства тропинкам поспешила к бабушкиному дому. Найти его можно даже с завязанными глазами. Бежала туда Варя и маленькая из школы, и когда постарше стала. Любила свою бабулю так, как, пожалуй, все деревенские ребятишки любят — потому что по-иному просто нельзя. Родители чаще на работе, а бабушка — вот она. Да и повзрослев, не сразу расстаются со своими бабусями. И постряпушки там самые вкусные, и кровать — мягкая, и огурцы вкуснее, чем дома.

Зайдя в баню, Варя отмыла тушь с ресниц, умылась и тихонько прошмыгнула в дом, где дожидалась уже расстеленная кровать. Кровать тоже была необычная. Самый нижний матрац был набит соломой и сеном. На нём лежит стандартный, магазинский. Но тот, нижний, всё равно источал запах пшеничной соломы и травы, потому, пожалуй, и спалось на нём как в раю.

Проснулась Варюха от запаха свежих блинов, когда солнце уже щедро залило прибрежные вербы растопленным маслом первых лучей. От постукивания сковородника о сковородку сразу захотелось есть. Блинный запах