Книга Резидент, потерявший планету - Рафаэль Михайлович Михайлов

Лакки у американцев и почему-то Торшер в Западной Германии — это бывший посол буржуазной Эстонии в Англии небезызвестный Аугуст Торма.

Пожалуй, лишь у одного из этой компании рыцарей кинжала и провокаций, у Арво Хорма, завязавшего еще в пору работы при Пятсе дружбу с американскими бизнесменами, не было пока клички: он только учился, стратегическая разведка США сочла его эстонцем, не наделенным большой любовью к эстонцам, но зато перспективным шпионом и поручила установить теснейшие связи с эстонскими эмигрантами.

Серьезный соперник многих из них — бывший генеральный инспектор полиции и СС в Эстонии невысокий Иоханнес Соодла, правая рука палача Мяэ, обосновался после войны в Триесте, но, не мешкая, примкнул к старым друзьям.

Считая, что они сбежали от прошлого, и не видя перед собой будущего, все эти люди тем исступленнее рвались к самым бесстыдным сделкам и провокациям теперь, когда война кончилась. Им уже мерещились нагрудные кресты и субсидии от своих новых покровителей. Марионетки на привязи, они были способны облаять, искусать, взорвать покой спящих. Обреченные на безвластие и духовное вымирание, они еще таили опасность…

Чтобы не привлекать внимания прессы, старые партнеры объявили предлогом встречи сочельник.

— Господа, — елейно начал Саарсен, пригласив к столу собравшихся, — вознесем молитву к Господу нашему, ниспославшему нам радость лицезреть плоды наших деяний…

— Плоды до этого выращивают, полковник, — безапелляционно прервал его Альфонс Ребане, дав сразу понять, что он желает взять быка за рога. — Что мы собираемся, господа, высаживать на землях наших отцов?

Саарсен подошел к этажерке, снял с верхней полки цветную фотографию и обратил ее к собравшимся: на ней стремительно мчалась, разевая зубастую пасть, гигантская акула…

— Позвольте напомнить вам, господа, — с торжеством в голосе пояснил Саарсен, — что в древнем Риме преследуемые за веру христиане извещали своих единоверцев о тайном собрании рисунком рыбы. Разведслужба США выбрала этот знак в качестве символа вторжения.

…Страсти вокруг рождественского стола разгорались уже второй час. Сначала неясен был вопрос, кому положено председательствовать на этом сборище бывших. Проповедник Саарсен заметил, что некоторые господа отсиживались в тихой Швеции, пока они, истинные сыны Эстонии, на ее земле выпалывали сорняки безверия и красной крамолы.

Каждый из гостей считал себя по меньшей мере премьер-министром, а на худой конец министром иностранных дел. С большим трудом удалось договориться, что Альфонс Ребане возглавит генеральный штаб мифической армии, а попросту, будет ведать засылкой лазутчиков, диверсантов и провокаторов на эстонскую землю со стартовых площадок всех, кто захочет платить. И что временно два Аугуста, — Рей и Торма, бывшие послы, возьмут на себя иностранное представительство.

Бывший дипломат Ларетей и пропагандист петли Рийпалу начали выторговывать ведомство пропаганды, седенький Саарсен в ярости, что его обходят, грозил самостийно возложить на себя пост министра внутренних дел. «Вас некому будет охранять, — съязвил Соодла. — Наци уже убрались из Эстонии».

— Господа, — раздался надтреснутый голос из кресла-качалки, — стыдно… Где наша культура? И притом… вы уходите от основных вопросов. «Балтийское море», господа!

Юри Улуотс почувствовал себя в университетской аудитории, но ему быстро дали понять, что он не в Тарту. Правда, напоминание об операции «Балтийское море» вызвало некоторое замешательство среди участников рождественского банкета. Ведь эта операция была задумана для вывоза эстонцев в Швецию, но провалилась, как и другие подобного рода мероприятия.

— К черту иллюзии! — жестко бросил Ребане. — Миграция ползет вниз. Большевики закрыли людям глаза газетными простынями. Наш святой долг, господа, найти способ, чтобы сорвать пелену с глаз эстонцев.

Он осушил бокал вина и высокопарно объявил:

— Вы напомнили фотографией акулы, Виллем, что наша цель — вторжение. И я начинаю его подготовку. Как главком освободительной армии диктую в вашем присутствии обращение к своим солдатам и к гражданам старой доброй Эстонии. Запомните, господа, эту историческую минуту!

Закончив с обращением, он повернулся к Рею и Торма:

— Дело теперь за вами, господа. Обратитесь к друзьям Эстонии во всем мире, к дипломатам, служителям церкви, концернам. Нам нужны плавучие средства, нам нужны деньги. На доверие Запада, господа, мы ответим интенсивным сбором информации о тяжком положении наших братьев на эстонской земле, массовой засылкой своей агентуры на нашу древнюю землю, единением лесного братства. Это и будет нашей первой акулой!

— Слова, слова, — простонал Улуотс. — Сколько раз они губили нас! Где эти агенты, где они, я вас спрашиваю?

— С одним из них, — улыбнулся Ребане и взглянул на часы, — господа, имеющие отношение к агентуре нашего Национального комитета, будут иметь честь познакомиться через восемь минут.

— Надеюсь, — предупредил он, пригласив в соседнюю комнату Аугуста Торма, — ваши вопросы к этому человеку не будут касаться условий конспирации.

И вот перед ними появился малорослый улыбающийся человек с большой рыжей копной волос и огромным, тоже рыжим, платком, на две трети торчащим из верхнего пиджачного кармана. Вновь вошедший слегка наклонил голову в знак приветствия, легонько, будто снимая паутину с лица, провел ладонью от глаз до подбородка, и вдруг перед ними предстало другое лицо — лукавое, удивленное, точно увидевшее седьмое чудо света. Еще одно неприметное движение рукой — и это лицо уже страдальческое, болезненное. Но вот улыбка возвращается на губы человека, и глаза его смотрят доверчиво, безмятежно.

— Вы в душе клоун? — с улыбкой спросил Торма.

— Вы угадали, — вежливо ответил новый визитер. — Последние годы жизни в Америке мне приходилось работать и в передвижном цирке. Я мим, эксцентрик, немножко акробат.

— А кем вы были до отъезда из Эстонии? — поинтересовался Торма.

— Ресторан «Золотой лев», — бесстрастно произнес циркач. — Ночная программа. У меня было два выхода. Говорят, на этом месте — развалины.

Торма и Ребане переглянулись. Ребане мягко сказал:

— Мы все там бывали, господин… господин Йыги, если я не ошибся.

— Ивар Йыги, к вашим услугам, — склонил голову артист.

После легкой паузы Аугуст Торма вкрадчиво спросил:

— Что вынудило вас, сын мой, покинуть родные берега?

Улыбка сбежала с лица Ивара, но голос его был ровен:

— Новая власть в сороковом году сочла отца кулаком. Он был выселен из Эстонии, мать помешалась от горя. Я протестовал, писал… Меня хотели лишить профессии… Сестра была замужем за американцем и вызвала нас с братом к себе.

— А как вы надеетесь устроиться в Эстонии?

— О, для мима и эксцентрика, — с сарказмом отозвался Йыги, — работы хватит и в мире капитала, и на половине, где греет солнце социализма.

Ему ответили смехом, клоун нравился.

— Но вас могут опознать, — спохватился Ребане.

— У меня есть легенда в легенде, мой полковник, — Йыги говорил безмятежно, легко. — Глупый избалованный мальчишка поддался враждебной пропаганде, оставил в горе мать, невесту. Его съедала тоска. А когда он вступился в Техасе или