Книга История моих животных - Александр Дюма

Это был де Фиенн, один из добрейших людей, каких я знаю, когда он не считает себя обязанным иметь литературное суждение.

Это была Атала Бошен, так прелестно исполнившая роль Энн Дэмби в «Кине»; она должна была с чувством сыграть Женевьеву в «Жирондистах».

Наконец, это был мой сын.

Я принял своих гостей, предоставив в их распоряжение весь дом от подвала до чердака, конюшню с четырьмя лошадьми, каретный сарай с тремя каретами, сад с курятником, обезьяньим дворцом, птичником, оранжереей, игрой в бочку и цветами.

Себе я оставил лишь маленький домик с цветными стеклами (я приладил к его стене стол, и летом он служил мне рабочим кабинетом).

Я предупредил своих гостей о новом обитателе дома по кличке Мутон и о том, что не следует слишком доверяться этому имени, известному мне в отличие от нрава его обладателя: он мне неведом.

Я показал его им: он сидел в аллее, качая головой, словно белый медведь, и глаза его сверкали красным пламенем, словно два карбункула.

Впрочем, до тех пор, пока с ним не искали ссоры, Мутон оставался совершенно безобидным.

Я поручил Александру показать гостям все.

Сам же я не мог развлекаться: мне надо было сочинить три фельетона.

Вовсе не хочу сказать, что сочинение фельетонов не забавляет меня, но, сочиняя их, я развлекаюсь не так, как прочие люди, их не сочиняющие.

Гости разбрелись по саду, и каждый выбрал, в соответствии со своими прихотями: кто обезьян, кто — птичник, одни отправились в оранжерею, другие — к курам.

На мне был охотничий костюм, и я поднялся к себе в спальню, чтобы переоблачиться в одежду одновременно и хозяина дома и труженика.

Если это может вас заинтересовать, знайте, что летом и зимой я работаю без жилета и сюртука, в брюках со штрипками, домашних туфлях и рубашке.

Единственное различие, какое вносит в мой костюм смена времен года, касается ткани моих брюк и моей рубашки.

Зимой на мне суконные брюки, летом — канифасовые. Зимой я ношу полотняную рубашку, летом — батистовую.

Итак, десять минут спустя я сошел вниз в батистовой рубашке и канифасовых брюках.

— Что это означает? — спросила Атала Бошен.

— Это мой отец, я дал обет одевать его во все белое, — ответил Александр.

Пройдя сквозь строй восклицаний, я добрался до своего рабочего павильона.

В то время я писал «Бастарда де Молеона», и, поскольку мой сосед Шалламель подарил мне Мутона как раз тогда, когда я начинал роман, мне пришла в голову мысль прославить Мутона, предоставив ему сыграть роль в моей новой книге.

По-прежнему используя метод Вальтера Скотта, я начал с того, что описал Мутона под именем Алана, подарив его дону Фадрике, брату дона Педро.

Вот портрет Алана, который избавит меня от необходимости изображать Мутона.

«Вслед за ними большими прыжками выбежал крупный, но резвый пес, из тех, что сторожат стада в горах, с заостренной, как у медведя, мордой, с горящими, как у рыси, глазами, с выносливыми, как у лани, ногами. Он был покрыт длинной шелковой попоной, отливавшей на солнце серебром; на шее у него был широкий, украшенный рубинами золотой ошейник с маленьким, тоже золотым колокольчиком; свою радость он выражал прыжками, в которых угадывались две цели — явная и скрытая. Видимой была белоснежная лошадь, укрытая просторной попоной из багряной парчи; она ржала, словно вторя игривым прыжкам пса; незримым, вероятно, был какой-нибудь вельможа, еще не сошедший с парадного крыльца, куда нетерпеливо убегал пес, чтобы через несколько секунд снова, весело прыгая, появиться у ступеней лестницы.

Наконец, тот, ради кого ржала лошадь и прыгал пес, тот, в чью честь народ кричал “Вива!”, появился на верху лестницы, и тысячи голосов слились в один возглас:

— Да здравствует дон Фадрике!»[4]

Если вы, милые читатели, хотите знать, кто такой был дон Фадрике, вам следует прочесть «Бастарда де Молеона».

Я обещал сказать вам только одно: что представлял собой Мутон.

Теперь вам это известно.

Последуем же за новым персонажем, который нам встретился, понятия не имея о том, куда он нас заведет.

На железной дороге это называется «побочной линией», а применительно к поэме и роману — «вводным рассказом».

Создателем вводного рассказа был Ариосто.

Я хотел бы сказать вам, кто изобрел побочную линию.

К несчастью, я этого не знаю.

XII

ГЛАВА, В КОТОРОЙ АВТОР ПОЗВОЛЯЕТ ПРЕДУГАДАТЬ РАЗВЯЗКУ

Только сейчас я сказал вам: «Теперь вам известно, что представлял собой Мутон».

Я ошибался: вы этого не знаете.

Вам знаком его внешний облик, это так; но что значит внешность!

Важен духовный облик.

Если бы для того чтобы понять людей, довольно было знать их внешне, то в таком случае, когда Сократ говорил своим ученикам: «Первое правило мудрости таково: познай самого себя», его ученикам достаточно было бы просто-напросто посмотреться в стальное зеркало; они увидели бы у себя рыжие или каштановые волосы, голубые или черные глаза, светлую или смуглую кожу, впалые или толстые щеки, тонкий или округлый стан, и, увидев все это, они познали бы себя!

Но Сократ своим знаменитым «γνωυι σεαυτόν»[5]хотел сказать совсем другое; он хотел сказать: «Сойди в глубину своей души, исследуй свою совесть и узнай, чего ты стоишь в нравственном отношении. Тело — всего лишь оболочка души, ножны меча».

До сих пор вы знали лишь оболочку Мутона, вы знали только ножны потомка Алана.

Да и знали вы их плохо.

Я показал вам Алана в золотом ошейнике, украшенном рубинами, с колокольчиком из того же металла; такая роскошь, как вы прекрасно понимаете, хороша для собаки королевского брата, но пес, принадлежащий романисту или драматургу, не имеет права на подобные знаки отличия.

Итак, у Мутона не было золотого ошейника, украшенного рубинами; у него не было даже железного, даже кожаного ошейника.

Внеся эту поправку, перейдем к характеру Мутона.

Его характер довольно трудно поддавался определению. На первый взгляд Мутон скорее внушал симпатию, нежели казался желчным и нервным сангвиником; он был медлителен в движениях и угрюм. Я попытался расспросить Шалламеля о прошлой жизни пса, но он удовольствовался тем, что ответил мне:

— Постарайтесь для начала, чтобы Мутон привязался к вам, и тогда вы увидите, на что он способен.