Книга Призраки в ночи - Владимир Алексеевич Колганов

мной и Надя рассмеялась:

— Ты так всех моих поклонников отвадишь.

— А может, того и добиваюсь?

— Зачем?

Я и сам этого не знаю. Наверно, если бы она и впрямь достойного нашла, не стал бы возражать. Но где теперь такого сыщешь?

Ну что ж, самое время отметить завершение работы. На этот случай припасена бутылочка «риохи», а вот о закуске пусть Надя позаботится — посмотрим, по силам ли ей эта роль.

Видимо, моей гостье это не впервой — из того, что было в холодильнике, приготовила великолепный ужин, да и стол сервировала вполне на высшем уровне. Надо бы её похвалить, но я больше озабочен тем, куда девать картину. Признаться, перспектива сожительства с голой женщиной меня совсем не увлекает, даже если это всего лишь изображение на холсте. Китайские мудрецы полагают, что в моём возрасте «соитие» допустимо не чаще одного раза в месяц, пусть так. Но что делать с ней, то есть с картиной, в остальное время? Если выставить за дверь, в общий коридор, ещё неизвестно, как отреагируют соседи. Поэтому спросил Надю напрямик:

— Ты сейчас её заберёшь или потом пришлёшь кого-нибудь?

Она в недоумении:

— Ты о чём?

— Ну как же, я выполнил заказ, написал картину, так что можешь забрать в любое время.

Понимаю, что испорчу впечатление от ужина, но ничего не могу с собой поделать. А Надя и вовсе растерялась:

— Папа у меня строгих правил, да и к живописи совершенно равнодушен. Нельзя ли сделать так, чтобы картина осталась у тебя?

Ссылаться на мнение китайских мудрецов не стал, а других аргументов вроде нету. Поэтому и брякнул:

— Тогда плати!

— За что?

— Да за работу. И проценты за хранение, эта картина уж очень много места занимает.

Что тут началось! Как только она меня ни называла — ни от одной из своих подруг не слышал ничего подобного. Если бы попробовали, сразу бы указал на дверь. А вот от Нади слышать такие обвинения даже приятно. Склонность к мазохизму тут ни при чём, однако давно заметил, что несдержанность в выражении эмоций иной раз сближает…

Но вот Надя успокоилась и спрашивает:

— Так сколько ты хочешь за неё? Сто евро или тысячу?

— Предпочёл бы взять натурой.

— Это как?

— Полагаюсь на твой выбор, — эти слова я сопроводил вполне невинной, лишь самую малость иронической улыбкой.

Только теперь догадалась, на что я намекаю:

— Ну ты и гад! Никогда бы не подумала, что художник способен на такое.

— Это профессионал боится клиентуру потерять, а я всего-навсего любитель.

— Но надо же соблюдать какие-то нравственные нормы, а тут явный, неприкрытый шантаж, — потом подумала и спрашивает: — Неужели тебе так плохо со мной, что хочешь всё испортить?

«Со мной» — это слишком обтекаемая, не вполне определённая форма. Можно ехать с женщиной в одном вагоне метро, даже не зная, как её зовут. А тут всё наоборот — знаю только имя, да и то наверняка придумано. Одному богу известно, что Надя завтра выкинет — не дай бог, заявится с владельцем газет и пароходов, или с чиновником из МИДа, тогда уж точно нельзя будет сказать, что она со мной… И откуда только силы у неё берутся? Жалею, что затеял этот разговор, а ей всё мало — предложила обсудить некий компромисс:

— Давай так сделаем, чтобы это было по нарастающей. К примеру, сегодня сидим за одним столом, завтра рядом на диване…

— Это уже было!

— Не придирайся! В общем, с каждым разом будем всё ближе и ближе…

Я снова перебил:

— А лет через сто произведём на свет… Ты мальчика хочешь или девочку?

— Не дождёшься!

— При таких темпах точно не дождусь.

Вздохнула так, будто и ей невмоготу:

— Тут дело не в темпах, а в тебе.

— То есть?

— Ты мне не подходишь.

— По какому признаку?

— По всем!

Ну, это уже слишком! Я хоть и не первой свежести, но вполне гожусь… Хотя многое зависит от критериев оценки.

— Не могла бы уточнить?

— Да ты обидишься.

— Мне не впервой.

Тут я имел в виду совсем не то чувство, которое возникает, когда уходит от тебя подруга. Нет, просто в жизни всякое бывает…

Но вот наконец она решилась:

— Всё дело в том, что ты из прошлого века, даже из прошлого тысячелетия. Мы с тобой, как две звёздные системы, и никогда одна не сблизится с другой. Это всё равно, как если бы ты проснулся утром и вдруг понял, что я — это только сладкий сон.

Да знаю! И что с того?

Глава 11. Те же и Беата

Сегодня Надя пришла одна, и, судя по всему, этим обстоятельством весьма огорчена. Надо бы как-то поднять ей настроение.

— А ты никогда не думала о том, чтобы стать актрисой? С такой внешностью тебе обеспечена блистательная карьера и в театре, и в кино.

— Вот ещё! Что бы стать подстилкой у режиссёра и продюсера?

— По-моему, это совсем не обязательно.

— Вижу, ты совсем не знаешь, какие нравы там царят, — и обращается куда-то в пустоту, поскольку кроме нас никого здесь нет: — Беата, вразуми невежду!

И тут словно бы из той же пустоты возникает фигура женщины, садится рядом с нами на диван и заявляет:

— А надо ли объяснять, если и так все знают, ну или догадываются?

Я уже успел смириться с тем, что время от времени в моей квартире появляются незваные гости, в основном из прошлого. Но эта настолько хороша, что можно пожалеть о том, что прежде не встречались. И всё же попытаюсь возразить.

— Когда-то у меня было много знакомых среди молодых актрис, и ни от одной не слышал ничего подобного.

— Значит, им не повезло, — отвечает Беата. — Если никто в постель не затащил, так и будут на вторых ролях или в массовке. А на хорошенькую сразу кто-нибудь положит глаз, и тут уж всё зависит от неё. Недотрогам не место ни в театре, ни в кино.

— Но бывают с виду как бы неказистые, зато талант!

— Так когда-то было, а теперь в театральные училища отбирают по другому принципу. Главное, чтобы понравилась мэтру, я имею в виду руководителя мастерской, а талант совершенно ни при чём. За четыре года азам актёрского мастерства кое-как обучат, а дальше всё зависит от того, в какие руки попадёт. Это не в переносном, а в буквальном смысле.

— Неужели и у вас так было?

Беата не хочет отвечать, только бровью повела — понимай, как знаешь. Надя тут же за неё