Книга Алая заря - Саша Штольц

Степу, зашагала прочь.

— Да не злись ты, — миролюбиво сказал он из-за ее спины, догнав ее.

— Я голодная и хочу домой. Там пирог.

— Ого, пирог! Для меня сделала? Пошли тогда скорее!

Он поравнялся с ней и взял под руку, перехватывая за холодную ладонь своей теплой. На его лице играла дурацкая улыбка.

— Что я там говорил, когда нас прервали? Про жену Славика, да? Если б у нас все женщины такими были, как она, то и милиция бы никому не нужна была бы! Как она того воришку по башке… Ух!

Глава пятая, в которой хуже худшего бывает

У бабы Вали жилось сносно, хотя характер у нее был сложный. Ходила она прихрамывая, поэтому Соня благоразумно решила дать ей отдыхать побольше и взяла на себя столько обязанностей по дому, сколько смогла, не подозревая, что на каждое ее действие — не имело значения, правильное или нет — у бабы Вали найдется слишком много слов. Далеко не хвалебных.

Разумеется, Соня была очень благодарна за жилье, но ежедневные упреки она слушала сквозь стиснутые зубы. Не пол помыла, а размазала грязь. Не подмела, а пыль встряхнула. Картошку не пожарила, а маслом залила и погрела. И говорила не по-нашенски!

— Баб Валь, это же работа моя. Я учительница, — оправдывалась Соня, не отрываясь от проверки тетрадок. — Брат же ваш тоже английский знает.

— Брат мой как был балбесом, так и остался. Семью столько раз бросал, пока разъезжал по своим Лондо́нам, а бабка твоя с пузом ходила и помощи просила у всех родственников — одна-то не справлялась. А ты могла б что полезнее выбрать! Младшие классы учить вот. Это важнее. Все с малых лет закладывается.

Соня скрипела зубами, но не перечила.

Когда она была совсем маленькой, она помнила, что баба Валя была очень доброй и смешливой. Она частенько приходила в гости и каждый раз приносила ей гостинцы: шоколадку “Аленку”, а летом еще и горсть гороховых стручков со своего огорода — Соня горох обожала и всегда съедала прямо с маминой грядки, поэтому кончался он очень быстро. Теперь бабе Вале было уже семьдесят четыре, и она стала несговорчивой и придирчивой, горох не выращивала, “Аленкой” не угощала, зато с аппетитом ела сладкие пироги, которые готовила Соня. Только они критики и не удостаивались — хоть что-то она одобряла, пусть и молча.

— И замуж тебе уж давно пора, — непременно добавляла баба Валя после того, как любимые темы исчерпывались. — Засиделась в девках!

Когда приезжал Степка, она веселела и превращалась в очаровательную бабушку, которую будто милиционер только что перевел через дорогу. Он ей очень нравился, его она захваливала и смущала.

За первые две недели сентября он наведывался пять раз: водил Соню в театр и на местный концерт, гулял с ней по паркам и лез целоваться там, где никто не видел. Баба Валя по вечерам накладывала ему побольше еды, которую готовила Соня, наливала чай, а после восьми вечера выпроваживала домой в Горький. Степа уезжал расстроенным, но ему было не привыкать.

Две с половиной недели сентября пролетели стремительно.

Соня сильно уставала в школе, но это не останавливало ее от регулярных задержек допоздна. К сожалению, засиживаться приходилось не потому, что она проводила факультативы и устраивала английский клуб — Любовь Васильевна добро на это так и не дала. Нет, вместо этого Соня придумывала планы уроков и составляла упражнения и проверочные для всех классов, которые ужасно отставали от программы. Дома присесть после готовки и уборки удавалось только тогда, когда накапливалась стопка тетрадей с домашними заданиями, а отдохнуть — только укутавшись одеялом на скрипящей койке ночью.

На уроках было чаще трудно, чем легко и весело. Соня старалась увлекать младшие классы, как могла, но чувствовала, что того энтузиазма, который она испытывала на своих уроках английского много лет назад, нет, а как растормошить и оживить детей, пока не придумала. Послушные дети выполняли все, что им было сказано, но их глаза не блестели от любознательности и стремления к знаниям — и блеск Сониных понемногу затухал тоже.

С 9 “Б” отношения сдвинулись с мертвой точки, но лучше бы не сдвигались. На следующих двух уроках они играли в карты, складывали самолетики и пускали их летать по всему классу, самые бесстрашные и наглые устроили пародийный спектакль со случайными английскими словами прямо у нее под носом, а некоторые помахали ей руками, как только она зашла в класс, и сбежали.

Заслуги Сони в том, что позже они все-таки присмирели, не было никакой. Это Любовь Васильевна пришла на четвертый, на пятый, а затем и на шестой уроки, благодаря чему все неподвижно рассаживались по своим местам и не издавали никаких лишних звуков. При всей своей правильности картина выглядела жуткой: дети замирали, словно были самым примерным классом на свете, однако Соня ясно видела напряженные спины и презрительные взгляды и понимала, что, видимо, они недолюбливают ее за стукачество. Очень обидно и незаслуженно!

Когда Соня осторожно спрашивала их о чем-либо по кое-как пройденной теме, они открывали рот, чтобы сказать, что не знают ответ на вопрос — “I don’t know”. Она быстро пожалела, что научила их этой фразе. Да, научила — хоть чему-то! — но успех был уж очень сомнительным. Девятиклассники начали с совершенно серьезными минами издеваться над ней, вставляя эту фразу в любых ситуациях и в немыслимых вариантах корявого произношения. “Айдоуноу”. “Ай дунт кнов”. “Ай дон нау”.

Любовь Васильевна все замечала на своей последней парте, делала какие-то записи в блокноте и странно кривила лицо. А может, и не кривила. Соне за учительским столом было плоховато видно, так что это могло и воображение дорисовать.

Кристина с колготками делала вид, что проблемы с ними у нее вообще не было, а значит и помощи от Сони — тоже. Рядом со своими товарищами она сидела с таким же каменно-презрительным лицом. “Ай донт ноу” разве что произносила верно — только этим и отличилась.

А Дима Корешков, временно потеряв контроль над бунтарями, наверное, навсегда вычеркнул Соню из кандидаток в “любимые училки”. Он глазел на нее так часто и пронзительно, что от неловкости ее всерьез начинало подташнивать.

Долго все это длиться, конечно же, не могло, и уже на седьмой урок Любовь Васильевна приходить отказалась, поэтому Соня заранее предчувствовала катастрофу.

— Как долго с вами нянчиться нужно, Софья Николаевна? — спросила та в учительской, чуть не заставив ее подавиться чаем. — Сегодня отпускаю вас в свободное