Книга Культурные коды экономики. Как ценности влияют на конкуренцию, демократию и благосостояние народа - Александр Александрович Аузан

того чтобы найти другие источники движения и восстановить свою идентичность.

В принципе, если смотреть на этот процесс как на экономический, понятно, что влияние Запада основано на том, что в течение пяти веков западнохристианская цивилизация является экономическим лидером. Можно предположить (к сожалению, нельзя проверить), что до XV века, когда лидерами мирового развития были Китай и Византия, существовали другие культурные стереотипы, распространившиеся по миру, и были другие направления влияния. Но экономика меняется – мы понимаем, что сейчас надо говорить уже о лидерстве не только Запада, но и Востока, о конкуренции, которая возникла между этими цивилизациями – конфуцианской и западнохристианской прежде всего. И маятник будет двигаться, чаши весов будут качаться. Поэтому если процессы сближения культур и идут, то очень медленно и итеративно – через постоянные колебания. В общем-то, разнообразие культур – это хорошо: любое разнообразие позволяет бежать по разным дорожкам и не сталкиваться лишний раз лбами. Но, конечно, это может быть и препятствием. Счетность культурных характеристик позволила ввести понятие культурной дистанции. Мы можем увидеть, какие нации по каким характеристикам близки друг к другу или, наоборот, чрезвычайно далеки. И, исходя из этого, возможности их сотрудничества, конечно, разные. Особенно это заметно, когда мигранты прибывают в новую страну и с трудом монтируются с ее культурой. Поэтому при высокой культурной дистанции предпочтительнее развитие торговли, а не кооперации и совместной инвестиционной деятельности. Из стран с низкой культурной дистанцией можно приглашать людей и интегрировать их в экономику без всяких предварительных условий, переподготовки, корректировки обычаев, а при высокой дистанции это, конечно, не так. Поэтому различия экономических культур несут в себе и возможность мирового разделения труда, и препятствия, связанные с культурными дистанциями.

Что здесь важно для каждого из нас? Во-первых, надо научиться принимать непохожесть других людей, потому что эти отличия, скорее всего, устойчивы или, по крайней мере, будут преодолеваться очень долго. Во-вторых, надо находить применение собственной идентичности. Экономическая культура – это как климат. Конечно, отдыхать лучше у теплых морей, но, например, центры обработки данных предпочтительнее строить в холодном климате. Нужно найти применение тому климату, в котором мы живем, и той культуре, которой мы обладаем.

Глава 4

Портрет России: К-Россия и И-Россия

Есть такой анекдот: человек, который рассказывает вам о себе, – зануда, человек, который рассказывает вам о других, – сплетник, человек, который рассказывает вам о вас, – приятный собеседник. Сейчас мне хотелось бы немного побыть приятным собеседником и поговорить уже не о культурных кодах, действующих в мировой экономике, а о нашей стране. Методика Хофстеде, о которой я рассказывал в предыдущей главе, позволила нарисовать портрет России. Этот портрет оказался в чем-то чрезвычайно загадочным, а в чем-то – неожиданным. Кстати, мы проверили результаты, полученные в ходе всемирного исследования ценностей и применения в ста странах методики Хофстеде, чтобы убедиться, что они достоверны для нашей родной страны. В течение пяти лет совместно с Российской венчурной компанией, а также моими коллегами с экономического факультета МГУ и из Института национальных проектов мы проводили полевые исследования в ряде регионов страны и уточняли, насколько адекватен портрет России и ее социокультурных характеристик. И, пожалуй, самый поразительный вывод состоял в том, что мы брали очень разные регионы – те, где исторически существовало крепостное право, и где его не было, мусульманские и христианские, но характеристики оказались очень близкими. Бесспорно, нация сложилась, у нее есть черты, которые несильно колеблются от региона к региону, несмотря на то, что и история, и религия вроде бы должны были единство картины нарушать.

Если мы сравним Россию с другими странами, например, Германией, США, Китаем, Японией, то заметим, что мы больше похожи на немцев, китайцев и японцев, чем на американцев. Но и тут есть существенное отличие. Если коротко описывать специфику российского портрета, то я бы сказал, что в нем есть три особенности и одна загадка. Особенность первая: как и у китайцев, в известной мере – японцев, у нас высокая дистанция власти, то есть мы относимся к власти как к символической ценности (руками не трогать!), а не как к деловому партнеру. Но это не предельная характеристика, потому что в мире есть страны, где дистанция власти еще выше, чем в России. Особенность вторая: мы являемся мировыми лидерами по уровню избегания неопределенности, боязни новых ситуаций и изменений. Особенность третья. Если говорить о больших нациях, о наших экономических партнерах и конкурентах, которых я упомянул выше, то наше главное отличие от них в том, что они – маскулинные нации, а мы – феминная. Мы не настроены на массовое стандартизированное производство. В этом смысле наши конкурентные преимущества лежат в других областях.

А теперь – загадка. Индивидуализм/коллективизм – это характеристика, которая, с точки зрения всех исследователей, спорящих между собой, является ключевой в культурах и сильнее всего воздействует на экономику. По данным исследований, в России средний индивидуализм и средний коллективизм. Я бы сказал, что такой результат количественных исследований был предсказан человеком, которого мы хорошо знаем как автора любимой детской книжки – я имею в виду Редьярда Киплинга. Но, кроме того, что он написал «Маугли», он, как известно, был офицером британской разведки, не очень хорошо относился к русским и сказал, что русский человек «настаивает на том, чтобы на него смотрели как на представителя самого восточного из западных народов», хотя он скорее – представитель самого западного из восточных.

Согласно количественным исследованиям российский показатель лежит на медиане, немножко смещенной в сторону коллективизма, то есть в сторону Востока. В этом смысле Киплинг вроде бы оказался пророком. Но непонятно вот что: если это так, если и количественные исследования это подтверждают, то почему два века в России не утихают дискуссии между западниками и славянофилами, социалистами и либералами? Предмет дискуссии – индивидуализм или коллективизм, общинность или личность, совместные формы ведения хозяйства или конкурентное развитие. Почему эти дискуссии не утихают? Мне кажется, что в ходе исследований культурного кода российской экономики нам удалось найти неожиданный ответ на этот вопрос. Ведь что означает средний индивидуализм/средний коллективизм? Это можно интерпретировать двояко: либо каждый из нас чуть-чуть коллективист, чуть-чуть индивидуалист, либо эти черты разделены в стране между разными людьми. И когда мы стали исследовать распространение индивидуализма и коллективизма в России, второй ответ оказался правильным. У нас две страны в одной. Коллективистская Россия, К-Россия, и индивидуалистическая Россия – И-Россия. «И» распространен в мегаполисах и от Урала на восток. Максимального значения «И» достигает на Сахалине. «К» доминирует