Книга Выше неба. История астронавта, покорившего Эверест - Скотт Паразински

казалось бы, неразрешимую задачу завербовать еще двух приятелей и их родителей, чтобы они поехали со мной на машине на другой конец города на уроки подводного плавания. Я справляюсь с этой задачей, и в течение двух часов нахожу пару друзей среди соседей, готовых посвятить три вечера в неделю долгим поездкам и занятиям. Мы погружаемся в холодный до чертиков бассейн, выполняем упражнения и возвращаемся по горным дорогам, объезжая случаные стада овец, приезжая домой около полуночи и совершенно вымотанными. Дайвинг в Греции даже лучше, чем в Дакаре – древности разбросаны на морском дне почти повсюду. Рыбы в загрязненном Средиземном море маловато, но где бы я ни я нырял, везде вижу осколки керамики. Однажды даже замечаю целую неповрежденную амфору, огромную глиняную урну с заостренным дном, которую, вероятно, использовали для хранения оливкового масла или вина. Это сосуд длиной 3–4 фута с широким горлом и изогнутыми ручками, частично утопленными в бока. Ему, наверное, 2000 лет, и он, вероятно, попал на дно с торгового корабля, который постигла печальная участь. Охота за сокровищами строго воспрещена, поэтому я оставляю амфору на месте. Не буду рисковать, я усвоил урок острова Спеце.

Скоро выпускной, и я жду ответа на мои 12 заявок на поступление в университет. В самом деле не знаю, примет ли меня один из наиболее уважаемых вузов, в который я хочу поступить из неизвестной зарубежной школы. Конечно, Гарвард быстро дает понять, что меня здесь не ждут, но, поскольку у меня есть родственники в Сиэтле на Западном побережье, я считаю, что в любом случае Стэнфорд будет лучшим вариантом. Затем наконец приходит толстый конверт из Стэнфорда. Я им подхожу!

Папа летит в Афины на мой выпускной, и когда мы собираем вещи и готовимся вернуться в Штаты, я задумываюсь о своем будущем. Моя мечта стать астронавтом все еще жива, хотя я никогда о ней не говорю. На данный момент я решаю стать доктором, как мой дедушка. Я изучаю ранние наборы в отряд астронавтов по программе Space Shuttle и понимаю, что трое новобранцев отряда 1978 года, состоящего из 35 человек, по прозвищу TFNG (от Thirty Five New Guys – «35 новых парней», или неофициально и более правильно «The F * cking New Guys» – «Новички хреновы»), были врачами.

В Сиэтле нахожу подработку на лето санитаром в Реабилитационном центре в Киркленде. Фактически я – грузчик по найму, но новая работа быстро начинает приносить не только зарплату. Хотя она и оплачивается по минимальному тарифу и сопряжена со значительными трудностями, обнаруживаю, что мне действительно нравится знакомиться с пожилыми пациентами и оказывать им помощь. Моя самая любимая пациентка – Элис. Сотрудники Центра ласково называют ее «Алисой в Стране Чудес». Эта милая пожилая дама весь день шаркает ногами по коридорам и рассказывает тихие истории всем, с кем пересекается.

Лето пролетает незаметно, и прежде, чем я осознаю это, еду в Стэнфорд.

Университет, безупречный зеленый университетский городок со зданиями из песчаника в испанском стиле, увенчанными красными черепичными крышами, располагается на полуострове к югу от Сан-Франциско. По мне это прекрасно – рядом так много замечательных приключений на свежем воздухе. Кроме того, это один короткий перелет от дома, хотя и не слишком близко.

В течение лета я работаю лаборантом в Научно-исследовательском институте здоровья в Иссакуа, штат Вашингтон. Самое начало эпохи рекомбинантных ДНК и стремления раскрыть секреты генома. Лаборатория занимается поиском лекарства от африканской сонной лихорадки: болезнь передается мухой цеце и сеет хаос во многих районах, где я жил и путешествовал в детстве. В свободное время работаю вместе с папой, ремонтируя красный кабриолет 1964 года, который становится моей первой машиной. Прошло немало лет с тех пор, как мы с папой строили модели ракет, и очень здорово снова возиться с ним в его мастерской.

К концу четвертого года учебы в университете, весной 1983 года приходит время принимать решение относительно мединститута. Я люблю Стэнфорд и хочу быть рядом с моей нынешней девушкой, которая пойдет в мединститут где-нибудь в штате. Хотя я подаю заявление в несколько заведений по всей стране, когда, наконец, меня принимают в Медицинскую школу Стэнфордского университета, решение созревает. Также подаю заявку и выигрываю стипендию Национального института здравоохранения в области биологии рака, начиная с того, чтобы стать врачом-ученым в области биомедицинских исследований.

Медицинская школа – настоящая атака на твою память, огромный поток сомнительных фактов, которые когда-нибудь могут оказаться (или не оказаться) критически важными для спасения вашего пациента.

Поскольку невозможно сообразить, что важно, а что нет, начинаешь с того, что пытаешься запомнить абсолютно все. Быстро приходишь в себя: непонятные биохимические пути и «зебра» редких болезней стратегически помещаются в кратковременную память, чтобы – как мы надеемся – сохраниться до выпускных экзаменов, но вряд ли на всю жизнь. К счастью, медицинская школа Стэнфорда пройдена, с успехом или нет, оценить трудно, но верно изречение «P равно MD»[62].

Одной из фундаментальных основ медицинской школы является лаборатория анатомии, которая учит разбираться в сложной сантехнике, электропроводке и отделке чудесного дома – человеческого тела, созданного бездной лет эволюции. Благодаря неизвестным донорам мы с одногруппниками используем обработанные формалином коричневато-серые трупы, изучая необычайную сложность тела. К счастью, в конечном счете мы становимся невосприимчивы к резкому запаху.

Однако живой пациент по имени Джордж напоминает мне, что ставки высоки. Будучи студентом-первокурсником медицинского факультета, я работаю с командой скорой помощи, выезжающей по вызову среди ночи. Мужчина – потный и бледный – лежит на полу своего дома, а его жена склоняется над ним. Фельдшеры интубируют его; я делаю непрямой массаж сердца. Мы почти теряем его, а затем возвращаем к жизни. Наконец его удается стабилизировать, и мы отвозим его под вой сирены в отделение неотложной помощи Стэнфорда. Его снова реанимируют, и я провожу с ним еще пару часов, сражаясь за его жизь весь вечер и надеясь, что ночью он выкарабкается.

Ухожу домой измученным, проваливаюсь в короткий сон, а на следующее утро возвращаюсь к учебе.

Планирую провести экскурсию по больнице для будущих студентов-медиков. Мы проходим мимо палаты интенсивной терапии Джорджа. Шторы закрыты. Джордж внутри, но он мертв. Видимо, умер рано утром, а его жена еще не приехала.

Я ошеломлен. Автоматически объясняю студентам, что произошло, а затем делаю все возможное, чтобы скрыть свое потрясение. Я опустошен. Прошлой ночью мы спасли человеку жизнь, а через несколько часов он умер. Иду домой и, к собственному удивлению, не могу сдержать слез.