Книга Странствие слона - Жозе Сарамаго

Прошло две недели, и стало еще видней, что перо де подумал все же не обо всем. От эрцгерцога прискакал гонец с письмом, где среди разнообразных словесных арабесок и фиоритур, призванных вроде бы лишь отвлечь внимание, спрашивалось, в частности, через какой пограничный пункт войдет слон на территорию испании, ибо надо знать, где будет он принят испанским или же австрийским отрядом. Португальский секретарь отвечал в том смысле, что неподалеку от кастело-родриго, и тотчас начал готовить контрнаступление. И пусть эти слова не покажутся бессмысленным преувеличением, хотя между обоими иберийскими государствами царит мир, но истина заключена в том, что шестому чувству, коим алкасова-карнейро одарен от природы, не понравилось употребленное в письме его испанского коллеги словцо принят. Можно было бы сказать — радушно встречен или — где ему будет оказано гостеприимство, но нет ведь, однако, либо сказал больше, нежели рассчитывал, либо, как принято выражаться, с языка сорвалась правда. И точные инструкции командиру конвоя о том, как себя вести, помогут избежать недоразумений, подумал перо де алкасова-карнейро, если и противная сторона будет предуведомлена. И вот итог этих стратегических расчетов подводится сержантом в ином месте и сколько-то дней спустя — то есть именно вот в данную минуту слышится доклад: Вижу верховых, сеньор капитан. Тот взглянул и убедился, что и в самом деле к ним размашистой рысью приближаются двое всадников. Сержант скомандовал своим: Стой, и на всякий случай конные посетители были взяты на мушку нескольких ружей. Резко осаженные кони, дрожа всеми членами и роняя пену с удил, застыли. Всадники поздоровались, и один из них сказал потом: У нас послание от государственного секретаря перо де алкасовы-карнейро к командиру кавалерийского конвоя, сопровождающего слона соломона. Ко мне, значит. Всадник полез в седельную сумку, извлек оттуда сложенный вчетверо лист, скрепленный печатью, протянул его взводному, а тот отъехал на несколько десятков шагов, чтобы прочесть без помехи. Когда же вернулся, глаза его сияли. Отозвал сержанта в сторонку и сказал ему: Сержант, распорядись накормить этих обоих и дать им с собой провизии. Слушаю, сеньор капитан. И оповестить всех, что с этой минуты пойдем форсированным маршем. Слушаю, сеньор капитан. И что время большого привала сокращается наполовину. Слушаю, сеньор капитан. Нам надо добраться до кастело-родриго прежде испанцев, и мы доберемся, потому что они не знают, а мы — знаем. А если не поспеем, сеньор капитан, осмелился спросить сержант. Поспеем, ну и в любом случае, кто первый дойдет, тот подождет. Вот ведь как все, оказывается, просто — кто первый дойдет, тот подождет, но возникает подозрение, что ради одного этого не стоило, пожалуй, секретарю перо де алкасове-карнейро писать письмо. Вероятно, тут есть что-то еще.

Волки появились на следующий день. Столько уж про них было здесь говорено, что они решили наконец показаться. Но пришли вроде бы без воинственных намерений, оттого, быть может, что плоды охоты, проведенной в последние ночные часы, достаточны оказались, чтобы унять аппетит, да и, кроме того, колонна человек в полсотни, из коих многие вооружены, внушает почтение и благоразумие, а волки, может быть, и свирепы, но уж точно — не глупы. Поднаторев в оценке наличествующих сил — собственных и чужих,— они не влекутся вослед своему воодушевлению, головы не теряют, оттого, наверно, что над ними, зовя их к славе, не реет стяг, не гремит духовая медь, и в атаку они идут ради добычи, хотя и самый нерушимый закон, как будет явствовать из нижеследующего, допускает исключения. Волки никогда не видели слона. Так что ничего удивительного, что один из них, щедрее прочих наделенный воображением, подумал, если, конечно, процессы, протекающие в волчьей голове, можно уподобить мышлению в нашем понимании, так вот, подумал, каким счастием, какой неслыханной удачей было бы для стаи получить в полнейшее свое распоряжение эти несколько тонн мяса, когда сразу при выходе из логова ждет тебя, можно сказать, накрытый стол с завтраком, обедом и ужином. И не ведает наивный canis lupus signatus, ибо именно так звучит на латыни имя волка иберийского, что подобную шкуру даже пули не берут, хоть и нужно сейчас же оговориться и отметить огромную разницу между теми старинными пулями, что сами почти никогда не знают, куда летят, и клыками трех этих представителей волчьего племени, созерцающих с пригорка занятное зрелище — колонна, состоящая из быков, людей и коней, готовится к очередному этапу пути на кастело-родриго. Очень даже вероятно, что кожа соломона недолго сможет сопротивляться согласованным действиям трех пар челюстей, натренированных в тяжком ремесле, ибо, чтобы выжить, лопать приходится что дадут. А люди толкуют насчет волков, и один говорит тем, кто поближе стоит: Если нападет одна из этих тварей, а у тебя под рукой ничего, кроме дубины, старайся, чтобы волк не впился в нее зубами. Это как же, спрашивают его. А вот так — если волк вцепится в дубину, то будет перехватывать ее все выше и выше, пока не подберется к тебе вплотную и не вопьется в горло. Вот дьяволов зверь. Знаешь ли, кое-кто утверждает, будто волки по природе своей — людям не враги, а если порой таковыми кажутся, то лишь потому, что мы им не даем свободно пользоваться тем, что мир предоставляет почтенному зверю. Как бы то ни было, эти трое вроде бы не выказывают ни враждебности к нам, ни злобных намерений. Сыты, должно быть, а кроме того, нас тут слишком много, чтобы они осмелились напасть вот хоть на эту лошадку, а ведь она для них — самое изысканное угощение. Ушли, крикнул кто-то из солдат. И правда. Неподвижность, в которой они пребывали все это время, нарушилась. Четкие, будто вырезанные, силуэты, мелькнув на фоне облаков, исчезли — причем так, словно бы волки не по земле бежали, а невесомо скользили над ней. Вернутся, как считаешь, спросил солдат. Очень может быть, отвечал тот, кто рассуждал о волчьих повадках, особенно если какая-нибудь лошадь захромает и отстанет. Впереди пропел рожок, приказывая готовиться к маршу. И через полчаса примерно колонна медленно и грузно тронулась — впереди телега с волами, за нею слон и люди, отряженные в помощь, за ними кавалеристы и, замыкая шествие, интендантский воз. Все уже устали. А погонщик меж тем уже сказал взводному, что и слон, мол, устал, причем не столько — из-за расстояния, пусть и немалого, пройденного от Лиссабона, сколько от вопиющего состояния дорог, если таковые заслуживают этого названия. Капитан же отвечал ему, что через день, самое большее — через два, они увидят перед собой кастело-родриго. Если прибудем первыми, прибавил он, соломон сможет отдохнуть сколько-то дней или часов до прибытия испанцев, и соломон сможет, и все прочие, кто здесь есть, и люди, и скоты. А если как раз мы опоздаем. Все зависит от того, как скоро они пойдут, какие приказы получили, но полагаю все же, что им тоже потребуется не меньше суток отдыха. Вы, ваша милость, знаете, что за всех нас в ответе, и потому желаю только, чтобы до самого конца ваша выгода была нашей выгодой. Быть по сему, молвил на это взводный. Дал шпоры коню и поскакал вперед ободрять погонщика волов, от искусства которого во многом зависела скорость движения всего каравана. Давай, давай, крикнул он, понукай, погоняй, не жалей, кастело-родриго уже совсем близко, и скоро уж мы сможем хоть одну ночь провести под крышей. И поесть по-человечески, буркнул погонщик, надеясь, что не услышат. Так или иначе, слова капитана не пропали втуне. Погонщик дотянулся острием до воловьих загривков, выкрикнул, произведя немедленный и сильный эффект, несколько побудительных и более чем просторечных слов, которые минут на десять или на четверть часа должны были поддерживать ровное пламя и не дать ему угаснуть. На привал остановились, когда солнце было уже совсем низко, и вечер придвинулся совсем близко, и были путешественники полумертвы от усталости и хоть и голодны, но есть не хотели по той же причине. Волки, по счастью, не вернулись. А вернулись бы — смогли бы в свое удовольствие обойти бивак и отыскать себе среди лошадей самую аппетитную жертву, то есть жратву. Да, конечно, такая безрассудная покража и не могла бы удаться, лошадь — животное слишком крупное, чтобы его можно было так вот, просто, за здорово живешь утащить, но ежели бы нам пришлось живописать на этих страницах, какой ужас обуял путников, обнаруживших, что в лагерь проникли волки, то, без сомнения, не отыскали бы достаточно выразительных слов и получился бы сплошной спасайся-кто-может. Возблагодарим небеса за то, что избавили нас от такого испытания. Возблагодарим еще и за то, что впереди уже виднеются внушительные башни кастело, и хочется даже воскликнуть вслед за неким иным: Ныне же будешь со мною в раю, или повторить более земные слова взводного: Нынче наконец переночуем под крышей, и согласимся, что рай раю рознь, а может, и не чета, в одних имеются гурии, в других — нет, но все же нам с вами, чтобы узнать, в какой именно привела нас судьба, довольно будет заглянуть в приоткрытую дверку. Стена защитит от северного ветра, крыша укроет от дождя и ночной росы, и что еще, спрашивается, надобно, чтобы пожить в уюте, равного которому и на свете нет. Или вкусить райское блаженство.