Книга Ржевский. Том 7 - Семён Афанасьев

самооценкой по причине хронической бедности всего региона в течение столетий. Оттого болезненно чувствительные ко всему, что могут счесть несправедливостью.

— Гасконцы что, такие же?

— Даже больше! У испанцев вся страна плюс-минус ровная экономически, а у гасконцев есть богатые провинции-соотечественники! Которые, к-хм, считают их болтунами, хвастунами и драчунами.

— Понятно, — Шу флегматично кивнула. — Когда в кармане ни копейки, свою состоятельность приходится доказывать по другим поводам. Как самураи времён закона о пробе меча.

— Считается, что гасконцы очень остро реагируют на всё неправильное, особенно в свой адрес, — быстро продолжила Левашова. — За мордобоем, выстрелом или дуэлью на клинках дело не станет сто раз из ста, если с чем-то не согласны. Кстати! Дима по-французски почему-то именно с гасконским акцентом говорит! И на их диалекте! Смотрится весьма органично, — озадаченно завершила она. — Хотя языка настолько хорошо вроде никогда не знал. По крайней мере, не демонстрировал и старательно скрывал.

Ариса застыла с чашкой над столом, озадачившись собственным предыдущим наблюдением.

— А теперь? — на том конце канала синхронно напряглась и менталистка.

— А теперь прямо как настоящий выглядит! — удивилась Светлана. — Если б не цвет глаз и волос… Даже интересно, когда он так во французском подтянулся.

Накасонэ давно поняла: да, Ржевский образован на зависть.

В очень специфических плоскостях, в весьма странном наборе и сочетании предметов — но его глубоким теоретическим знаниям (и офигеть какой уникальной тактико-специальной и практической подготовке!) позавидовали бы даже преподаватели того заведения, где японка училась.

Может быть, не все, но многие.

В прошлый раз она дважды обратила внимание: Дмитрий парадоксальным образом говорит на любых языках баб, которых он хочет (или планирует) трахнуть. Причём на специфических диалектах (окинавский, магрибский, шэньсийский).

Это было занятно и загадочно одновременно, но в то же время где-то объяснимо. Японка ещё планировала задать ему прямой вопрос на досуге.

Сейчас же Ржевский заговорил на одном языке с Воронцовым. Что бы это значило?

Тем более, напарник по миссии — в ориентации однозначно гетеро, ярый приверженец женщин и только женщин. Где-то до воинственности: вон, весьма красноречиво шарахался даже от где-то андрогинной Левашовой.

Хотя та весьма привлекательная тёлка, со всех сторон. На своеобразный вкус, но тем не менее.

Ариса ещё отметила: в Японии Светлана Левашова вполне могла б стать секс-бомбой в определённого рода заведениях. В тех из них, где пожившие мужики предпочитают тип лоли, а не фигуристых и буферастых самок, окружавших Ржевского (теперь уже в роли жён).

Воронцов сейчас подмывал такую хорошую теорию… в следующее мгновение Ариса решительным образом выбросила гадость из головы, не стала её додумывать и твёрдо остановилась на том, что причиной странного лингвистического кругозора партнёра по миссии является исключительно уникальный субъективный багаж.

А не женщины, которых Ржевский хочет это самое.

Хотя признавать собственный промах в анализе было досадно.

Надо его спросить про языки. Вот прямо сразу, как из суда выберется.

Японка повернулась к зеркалу. Повинуясь порыву, она спустила до пупа топ и половину минуты задумчиво смотрела на собственные молочные железы в отражении, лихорадочно прокручивая версию с разных сторон. Для очистки совести, напоследок.

Глава 6

— Дима, а когда это ты так французский выучил⁈ — Наталья и Виктория сжимают мои плечи пальцами, каждая со своей стороны.

Демаскируя меня своими лингвистическими замечаниями так, что дальше некуда. Впрочем, правда никому в голову по-любому не взбредёт, а для менталистов я непрозрачен.

Чёрт, что бы им такое ответить искромётное? Как назло, ничего подходящего в голову не приходит: предшественник в языках был не силён, даже во французском (впрочем, как и во всём прочем. Ха, каламбур).

— Ты ж на зимнем балу у нас два слова связать не мог⁈ — удивляется рыжая.

— Точнее сказать, только два слова и мог связать, — хихикает блондинка. — Но я эти слова сейчас воспроизводить вслух не буду.

— Выучил, — честно хлопаю глазами.

Ну а что, где неправда.

— Бонжур, граф! Какими судьбами на наш сабантуй? Что вы здесь потеряли? — Магессы на первый взгляд добродушно улыбаются Воронцову.

Но я-то знаю: с такими точно ласковыми лицами они в своё время меня бить принялись.

Кулаками. Не выбирая точек приложения ударов.

Получилось достаточно досадно и почти больно.

— Мы с Ржевским разговариваем, — неохотно морщится в адрес княгинь чин такой необычной разведки (потому что внутренней). — Вы бы не могли дать нам поговорить?

— На, — Наталья спокойно и непринуждённо упирает кукиш в нос переговорщика той стороны.

Сказать ей, что ли? Как бы это всё снаружи ни смотрелось, но данный разговор — самые что ни на есть переговоры противоборствующих сторон под белым флагом. Это если по содержанию.

А форма таких мероприятий может разной быть, на неё порой вообще внимания обращать не стоит.

С другой стороны, противная сторона меня всерьёз ещё не воспринимает, если Серёгу вместо принимающих решение прислать решила.

— На. Присоединяюсь к формулировке. — Второй кукиш в исполнении Виктории занимает место рядом со своим собратом от её кузины.

Воронцов пытается корчить хорошую мину при плохой игре.

Ух ты, а мне неожиданно становится приятно; прости, господи. Я думал, это только в мой адрес у них регулярно вылетает данная обесценивающая и донельзя обидная комбинация. Из трёх пальцев.

А оказывается, нет. Оказывается, это их стандартный приём в полемике. Видимо, с целью занятия верхнего положения в иерархии беседы.

— Дамы, что вы себе позволяете⁈ — брови графа ползут на лоб.

— Закройся, мурло, — с равнодушным видом предлагает рыжая. — Давно е*алом об стол не стучали? — затем уточняет. — Твоим? Так сейчас напомню, как оно выглядит. За этим дело не станет.

— Я буду участвовать, — нехорошо прищуривается блондинка. — Воронцов, личинка глиста, ты что, думаешь, мы не понимаем? Что за решёткой исключительно благодаря тебе и твоим коллегам чуть не оказались? Двойное беззаконие, если что.

— Вот не надо инсинуаций! Это исключительно третьего отделения прерогатива, — граф задумчиво тычет большим пальцем за спину в сторону зала. — Моя служба к прямому уголовному преследованию — никаким местом. Нас теоретические в природе нет, чтобы уголовные дела возбуждать!

— Не пи***, — отмахивается Вика. — У тебя, точнее, у твоей конторы над охранкой приоритет чётко прописан. Вы — мозг, они — руки и ноги.

— Дамы, оставьте нас наедине. — Воронцов обуздывает мимику и становится похожим на решительного школьника, проглотившего зачем-то метровую палку.

— Если к закону апеллировать, то мы — объекты происходящего уголовного процесса, — Наталья ведёт рукой вокруг себя. — И я нахожусь на собственном судебном заседании. Граф, вы явно хлебалом в стол нарываетесь. Прям задачу себе поставили, как я погляжу!

Одновременно с этими словами рыжая обходит меня по дуге и садится на моё левое колено.

Попой.

Вау. Хорошо-то как.

Скрестить пальцы, чтобы в имеющем место позитиве ничего в худшую сторону ненароком не исправить. А то у меня порой случается.

С целью зафиксировать одухотворённость происходящего, жизнерадостно бросаю ладонь на талию магессы: через мгновение я начну перемещать эту руку вниз, но стоит постараться провернуть номер незаметно. Начать, так сказать, с нейтральных точек: не сразу за жопу хватать, как говорит Мадина.

Ухаживание, символические игры, всё такое. Я хорошо помню её уроки, выводы тоже стараюсь делать правильные.

Чёрт, на каком бы языке сейчас сказать, что попа огневички не только красивая, а и упругая? Также приятная на ощупь, имеет совершенную геометрию и вообще в душе отзывается одними восклицательными знаками?

В хорошем смысле этого слова.

По-русски или по-французски если заговорить, поймёт Воронцов. А мне этого почему-то не хочется.

На всех других языках не поймёт уже Наталья.

Видимо, испытываемый позитив слегка ослабляет мой внутренний контроль, потому что всё это я произношу вслух. Последовательно. По-французски и по-русски.

Неловко получается, хотя с задних скамеек зала заседаний раздаются энергичные аплодисменты и поощряющие возгласы типа «Ржевский, ну ты зверь!». «Давай, напомни здесь свою фамилию! А то позабыли, гады!».

— Где-то даже обидно, — вздыхает Виктория, обходя меня с другой стороны и усаживаясь на мою правую ногу. — Представь, Дмитрий, я уже переживаю, когда ты пятернёй к чужой жопе тянешься! На людях! Настолько, что свою подставляю добровольно. Ты на нас плохо влияешь, — заключает она, чуть ёрзая по моему бедру, чтобы устроиться поудобнее.

— Излишне комментировать, где тотчас после твоих слов оказалась вторая рука Ржевского, — хохочет рыжая.

Понятное дело, на попе блондинки, я даже плечами пожимаю.