Книга Гостеприимный кардинал - Е. Х. Гонатас

ошибку совершил, но поздно – оскорбление уже нанесено.

«Нет, сударь. Что у меня за ужасное ремесло! Какое разочарование! – кричит он в страшном негодовании хриплым петушиным голосом. – Сколько часов я бился, убеждал вас: ткань не продается, а кто хочет кусочек, пусть свободно у меня попросит, после того, конечно, как отдаст мне свой старый галстук».

Затем он поднимается на трибуну и снова начинает надрывать горло перед оледенелой площадью. Лицо у него багровое и потное; у рта – будто мыльная пена.

Мольба

Передо мной возвышалось очень древнее надменное древо с медно-зеленой кроной. Хриплый голос отозвался в моей душе.

Я упал на колени. Пока молился, я увидел, как мои руки, сложенные в мольбе, отрываются от плеч, и, порхая, словно голуби, улетают ввысь, и теряются в дрожащих пышных ветвях.

Отшельник

Деревянная дверь открылась со скрипом, и длинная белоснежная борода расстелилась у нас под ногами и осветила наш облик, сияя во тьме. Ступая по ней, мы вошли в хижину. Два древесных ствола были пригнуты к земле вместо сидений. Сначала мы поцеловали руку старца, затем начали раздеваться. Он отошел в угол и, не обращая на нас внимания, спокойно настраивал свою древнюю скрипку, из которой то и дело капали толстые слезы воска.

Бабочки помогают

«К нам едет ревизор садов», – послышался громкий голос.

Тысячи бабочек выпорхнули из дыр заборов, тотчас взлетели на голые стебли и принялись изображать цветы, а те продолжали беззаботно спать в земле.

Сад

Я поднимаюсь по убогой тропинке, которая все сужается и идет в гору, и передо мной показывается сад. Лестница ведет к решетчатому павильону с большими фиолетовыми цветами. Ступеньки ее сделаны из прозрачного камня, и в них плавают листья, прекрасные краски и несколько букв алфавита.

Стены

Большая крылатая ящерица с головой курицы бесшумно летала по двору, выложенному плиткой, – так низко, что едва отделялась от своей тени и можно было обмануться, подумав, что она ползает по плитке. Я пошел за ней и увидел, как она пролезла в приоткрытую низкую дверь. Я вошел вслед за ней и очутился в пустом стойле. Ящерица исчезла. Стены до потолка были покрыты сухой травой и соломой. Я потрогал их, и кожура с треском начала отделяться и падать. Тотчас мои глаза ослепли.

Стены были из цельного, толстого, как лед, чистейшего хрусталя.

На мосту

Я ничком лежу на маленьком мосту. Под стеклянным настилом на белом поле сияет огромная голубая мальва. Бараны наклоняются к ее корням и лижут покрывающий их снег. Полевой сторож в шапке и теплых ботинках проходит передо мной, беспрестанно бормоча одну и ту же фразу, как молитву: «Перхоть деревьев – это птицы».

Безысходность

Дорога все время сужалась. Мы уже еле пролезали между домами, которые почти касались домов напротив, оставляя крошечный проходик. Мы втиснулись во двор и, пройдя по тропинке, вышли на площадь. На облезлых скамейках сидели лохматые собаки и плакали.

Женщина взяла меня за руку и показала наверх, на блестящего ската, скользящего с крыши на крышу. От ударов его хвоста бронзовые крыши звучали как цимбалы.

«Он точит зубы – снова задерет кого-то сегодня», – тихо говорит она и поворачивается ко мне.

Ее коса блестела, облитая маслом. Ее глаза горели под длинными ресницами.

Я смотрю на забор перед нами – высокий и полный чешуи. Приближаю глаз к одной из дыр. Бесчисленные мальвы колышутся вокруг павильона, наполовину ушедшего в землю. На крыше, поднимающейся из земли, вдруг открывается чердак, голубь слетает с лестницы, выщипывает себе перья и летит прямо к скату. Мальвы в ту же секунду наливаются кровью.

Вокруг меня рассветает. Ее волосы, теперь распущенные, умножают свет зари. Тысячи кистей покрывают меня.

Звери

Я гулял за городом. Висели сумерки, и дым от горящей на полях травы поднимался высокими столбами к небу. За густым папоротником мычали коровы. Я раздвинул ветки и увидел среди листвы развалившееся стойло с маленькими окнами. Нигде ни души. Снова послышалось мычанье и звук цепи, волочащейся по земле.

«Ушли и оставили животных на произвол судьбы, голодных, – подумал я. – Кто знает, давно ли их нет».

Я проскользнул в усадьбу, прошел, никого не встретив, под высокими разросшимися смоковницами и подошел к стойлу. Крапива и гнилые листья загораживали входную дверь. Я с трудом открыл ее, и тяжелая вонь ударила мне в ноздри. Внутри были свалены мешки ячменя, два-три ведра и тачка. Справа – низкая деревянная дверь с решетчатой верхней половиной. Я толкнул ее и очутился в хлеву. При скудном свете, проникавшем из узких форточек, я разглядел на куче соломы пять медведей. Они спали, тяжело дыша, прикованные за ноги цепями к большим кольцам, вбитым в стены. Тут и там дымились комья свежего навоза. Ясли были пусты, а корыто – сухо. Я открыл кран и наполнил корыто водой, затем достал из мешка еды и насыпал в ясли. Медведи не учуяли меня, они глубоко спали с открытыми красными глазами. Невыносимое желание погладить их по спине, прежде чем уйду, вдруг охватило меня. Я подошел ближе, положил руку и почувствовал, как она тонет в их мягкой шубе.

У них под кожей не было ни мяса, ни костей. И все же эти желтые пустые шкуры трепетали, живые и горячие, в моих пальцах.

Табак

Я сидел в старом глубоком кресле. Моя рука на ощупь нашла дырку в разодранной коже и осторожно залезла внутрь. Ни пружин, ни гвоздей. Будто дотронулся до чего-то нежного. «Я схватил, должно быть, капусту – у нее прохладные листья», – подумал я и подвинулся к краю, чтобы посмотреть, что у меня в руках. Это была не капуста, как я думал, а листья табака, свежесрезанные и кудрявые. «Странно! – сказал я. – Откуда здесь взялся табак? И что за табак! Совсем зеленый!» И из дыры в обивке кресла я вытащил большой благоухающий пучок. «Сколько лет я не курил трубку? – подумал я. – Что мне вздумалось выкладывать на колени этот табак? На самом деле он кажется превосходным. И он такого цвета, какого я никогда раньше не видел. Я же ничего не потеряю, если попробую его?»

И уставившись на дверь, следя, как бы никто вдруг не вошел, я стал набивать карманы.

Горшок

Я брожу по маленькой приморской деревушке. Пересекаю площади, где на прилавках разложены овощи, рыба и дичь для продажи. Прохожу мимо открытых кафе под тростниковыми тентами, залитых светом, полных народа. То и дело нахожу деревянные сваи, вбитые тут и там, изъеденные жуками и морской солью.

Дохожу до высокого минарета. Перед его