Книга Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 1 - Борис Яковлевич Алексин

переулках около улицы Горького и Красной площади. На вопрос, что это такое, один из прохожих, осмотрев наших экскурсантов удивлённым и немного подозрительным взглядом, ответил:

— Это аэростаты заграждения. Вы что, с Луны свалились, что ли? — и быстро зашагал прочь.

Вообще, группа людей, праздно бродивших по улицам Москвы, вероятно, вызывала удивление, а, может быть, и подозрение встречных. Жители Москвы всегда куда-то спешат, а в дни начала войны эта деловитость и спешка прохожих была ещё более заметна и бросалась в глаза нашим экскурсантам.

Второе, что сразу меняло облик знакомых Борису улиц, это штабеля мешков с песком, сложенных около витрин больших магазинов, и какие-то деревянные сооружения, которые начали возводиться около некоторых памятников. Кроме того, многие здания красились или уже были окрашены совершенно нелепым образом: их стены покрывали жёлтые, зелёные, коричневые и белые пятна самой разнообразной формы, радикально изменяя вид. Уже позже они узнали, что всё это было предпринято с целью защиты от воздушных бомбардировок, хотя, откровенно говоря, людям тогда казалось, что эта предосторожность излишняя.

— Разве могут фашисты когда-нибудь долететь до Москвы? — спрашивали они один другого. — Ну, Киев, Минск, Севастополь, Одесса, даже Ленинград, все эти города недалеко от границы, но Москва? Нет, это просто так, перестраховка! — сами себе отвечали они.

Прогулка по Москве всем очень понравилась, а так как за обедом было выпито несколько бутылок пива, то экскурсанты вернулись на вокзал в отличном настроении. Буквально за несколько минут до семнадцати часов прибежал и Виктор Иванович. По его команде схватили вещи и бросились к отходившей электричке.

Спустя час группа медиков стояла в небольшом лесочке, километрах в двух от станции Софрино, где был расположен 24-й отдельный медсанбат и находился начальник санитарной службы дивизии, в распоряжение которого они прибыли. Это было 10 июля 1941 года. Начальника в медсанбате в тот момент не было, и Перов вручил предписание и большой пакет с личными делами членов команды начальнику штаба батальона, младшему лейтенанту Скуратову, который, увидев бравый весёлый вид Виктора Ивановича и его группу, вытянулся перед ним, как перед генералом, и стало трудно определить, кто из них кому отдаёт рапорт. Скуратов был небольшого роста, со светлыми седеющими волосами, с такими же бесцветными бровями и ресницами, маленькими голубыми глазами и добродушнейшей улыбкой на довольно-таки простодушном лице. Его небольшой, чуть приплюснутый нос привлекал внимание, так как был в багрово-синих жилках, такие же жилки были видны и на пухлых щеках, — всё это недвусмысленно указывало на его склонность к довольно частому употреблению горячительных напитков. Одет он был в форму работника НКВД, в петлицах виднелся один кубик. На вид ему было лет 48–50. Выслушав доклад Перова, Скуратов сказал:

— Ну, вот и хорошо. Теперь, кажется, медиками мы почти укомплектованы. Начсандив и командир медсанбата на совещании в штабе дивизии, вернутся поздно, если только вернутся сегодня, поэтому пока располагайтесь здесь, а завтра ваша судьба будет решена. Старшина! — громко позвал он.

Когда на его крик прибежал подтянутый, молодой, круглолицый, черноволосый и черноглазый крепыш, одетый в новую летнюю форму, и вытянулся перед ним, Скуратов приказал:

— Товарищ Красавин, этих товарищей докторов с сегодняшнего ужина зачислить на довольствие, зайдите за аттестатом ко мне в штаб. А вам, товарищи, сегодня придётся разместиться уж как-нибудь. Мы, как видите, живём в шалашах, — и он показал рукой на там и сям возвышавшиеся шалаши, чем-то напоминавшие Борису индейские вигвамы из детских книжек, только сделанные из еловых веток.

— Вы сегодня построить шалаши себе не успеете, — продолжал Скуратов, — а сделаете это завтра с утра. А сейчас товарищ Красавин разведёт вас по другим шалашам, ночь как-нибудь переспите. Вас, — обратился он к Перову, — и ещё человека четыре прошу к себе. У меня шалаш большой, места на шестерых хватит.

Виктор Иванович отобрал Таю, Дору Игнатьевну, Бориса Яковлевича и Дуркова, и они все пошли за Скуратовым. Вскоре в его шалаш был принесён в большой кастрюле ужин, состоявший из рисовой каши с мясом, и нескольких буханок ещё тёплого хлеба. Перов достал из своего чемоданчика бутылку вина, при виде которого глазки Скуратова масляно заблестели.

Все с аппетитом поужинали. Затем врачи, как новенькие, так и те, кто прибыли раньше, собрались вокруг шалаша Скуратова, расселись на пеньки, кочки и даже просто на землю, усыпанную жёлтой хвоей, и завели разговор о самых разных вещах, но всё-таки главной темой была, конечно, война. Теперь события на фронте, а, вернее, уже на фронтах, стали казаться не такими простыми, как в первые дни войны. Однако все ещё надеялись, что в самом скором времени — через две недели, через месяц, самое большее через два — события повернутся по-другому. Красная армия оправится, враг будет остановлен и обращён вспять. Кое-кто даже предполагал, что их дивизии придётся вести не оборонительные бои, а наступательные, может быть, даже и преследовать уже разбитого неприятеля.

Между прочим, Скуратов сообщил, что 65-я дивизия, формирующаяся на основе командного состава НКВД, теперь, с получением последнего пополнения, в том числе и медицинского, уже почти укомплектована. В ближайшие дни, как прибудет полностью рядовой состав, её сразу же направят на фронт.

Никто не заметил за разговорами, как наступила темнота, а вместе с нею появилась сырость и прохлада. Особенно почувствовали перемену температуры наши южане. Кроме того, от целого дня хождения по Москве они основательно устали. Скуратов, заметив это, скомандовал отбой. Все стали расходиться по своим шалашам, построенным группами на опушке леса. Скуратов объяснил, что эти группы создались как бы по землячеству. Медперсонал медсанбата был собран из разных мест: тут были и одесситы, и ленинградцы, и москвичи, а теперь и южане. Пока ещё часть не сплочена, и эти группы земляков держатся слегка обособленно.

В одном из углов шалаша Скуратова из жердей и колышков было устроено нечто вроде кровати, застланной еловым лапником и покрытой плащ-палаткой. Он любезно предложил её женщинам, но так как постель была очень узкой и маленькой, а женщин двое, то они отказались и улеглись вместе со всеми на полу шалаша. Перов разостлал свою шинель и предложил это место Доре Игнатьевне и Тае; затем там же примостился сам, а рядом улеглись и остальные члены группы. Борис оказался самым крайним у противоположной стороны шалаша. Под головы положили свёрнутые пиджаки, вещевые мешки, укрылись плащами.

Нельзя сказать, что постели были слишком удобными, но все так устали, что вскоре к храпу Скуратова, заснувшего почти мгновенно, присоединилось посапывание и других. Стал задрёмывать и Алёшкин, но вскоре он очнулся. На противоположной стороне шалаша послышалась