Книга Пушкин, помоги! - Валерий Валерьевич Печейкин

в департаменте внешней торговли министерства финансов. «Я был маленьким чиновником – “переводчиком” при министерстве внутренних дел. Работы было немного, и я для себя, без всяких целей, писал, сочинял, переводил, изучал поэтов и эстетиков». Итак, Гончаров, переводивший с немецкого, французского и английского, был назначен секретарём адмирала Евфимия Путятина. И отправился с ним в кругосветное путешествие.

Фрегат «Паллада» выйдет из российского Кронштадта, пройдёт через Портсмут, Мадейру, острова Зелёного Мыса и мыс Доброй Надежды, индонезийскую Яву, Сингапур, Китай и Японию. И наконец причалит снова в российской гавани – Императорской. Начав с России, вернётся в Россию. Великий круг замкнётся.

Но ещё не полностью, потому что из Императорской гавани Гончарову предстоит вернуться в Петербург. Об этом он напишет своей коллеге Евгении Майковой: «Вы в письме своём называете меня героем, но что за геройство совершать прекрасное плавание на большом судне… Нет, вот геройство – проехать 10 500 вёрст берегом, вдоль целой части света, где нет дорог, где почти нет почвы под ногами, всё болота; где нет людей, откуда и звери бегут прочь».

В конце концов Гончаров всё-таки добрался до Петербурга. Всё путешествие заняло у него полтора года. Он расскажет о нём, собрав отдельные очерки в книгу «Фрегат “Паллада”». Для современников Гончарова она была чем-то вроде бумажного Интернета и тревел-блога. Очень интересное чтение![24] Ведь одно дело европейские города, куда часто ездила русская элита, другое дело – Африка, Китай, Япония. Гончаров открывал читателям мир, который, как оказалось, не делился на Россию и Европу. Он даже не делился на Россию и не-Россию. Это был мир, где одни народы находились в покое, а другие – в движении. Как Обломов и Штольц. Это мир, у которого не было видимых границ, а была только текучесть исторического времени. Увидев буквально весь мир, Гончаров начинает писать историю Ильи Ильича Обломова – человека, который путешествовал лёжа на диване. Воображая мир, который Гончаров увидел по-настоящему.

Все, наверное, помнят описание деревни Обломовки из романа с её мирной, спокойной и сонливой жизнью. Она является герою как картина детского рая. Но так ли она проста? Повторю, этот роман был написан человеком, увидевшим весь мир и переводившим с нескольких европейских языков. Давайте взглянем на Обломовку как на модель мира, где время течёт особым образом.

Есть европейская модель истории: все события происходят линейно и последовательно. Это концепция прогресса, в этой концепции существует Андрей Штольц – он всё время хочет «суету навести». Другой моделью истории является периодическое время, когда события начинаются, продолжаются, заканчиваются и начинаются снова. И, наконец, третьей моделью живёт деревня Обломовка. Это циклическое время. Оно не начинается, не продолжается и поэтому не заканчивается. Гончаров как стихийный буддист показывает людей, которые достигли русской нирваны. И Обломов кто-то вроде их бодхисатвы.

Однако разрешите посмотреть на Обломова иначе. Не так философски и восторженно. Дадим слово Антону Чехову: «Между прочим, читаю Гончарова и удивляюсь. Удивляюсь себе: за что я до сих пор считал Гончарова первоклассным писателем? Его “Обломов” совсем неважная штука. Сам Илья Ильич, утрированная фигура, не так уж крупен, чтобы из-за него стоило писать целую книгу. Обрюзглый лентяй, каких много. <…> Я спрашиваю себя: если бы Обломов не был лентяем, то чем бы он был? И отвечаю: ничем. А коли так, то и пусть себе дрыхнет».

Чехова как человека, посетившего Сахалин, как врача, в конце концов, раздражала фигура Обломова, который удостоился целого романа. Для России это вообще характерный типаж – мужчина, лежащий на диване, которому сегодня прислуживает уже не Захар, а жена или курьер. Этот мужчина философствует наедине с собой или, в худшем случае, – в социальных сетях. И, конечно, не следит за своим здоровьем. Врач видит Обломова не просто милым толстячком, а человеком с ожирением. Чеховский взгляд заставляет увидеть в нём не философа бодипозитива, а лентяя и обжору[25].

В героях Гончарова можно видеть людей, цель жизни которых – деградировать. Простите, если я оскорбил Гончарова. Но вспомните, например, что в России действует так называемая Пушкинская карта, дающая молодым людям право на посещение музеев, театров, выставок и так далее. Теперь представьте, что вы услышали об Обломовской карте. Какими будут первые ассоциации? Скорее всего, это карта для домоседов или карта, которую можно получить и не пользоваться. Ещё одна бессмысленная карточка в вашем кошельке.

Получается, что Обломов далеко не положительный герой. Но и не отрицательный. Это персонаж, который просто не захотел быть героем.

Однажды я сидел со своим другом и, рассуждая о Гончарове, спросил, какой картиной он мог бы проиллюстрировать его произведения. Друг сказал, что для ответа ему как поисковой сети нужны ключевые слова. Я подумал и ответил: «Ленивый… полный… глуповатый… домашний». Друг кивнул, взял смартфон и через несколько секунд показал мне на экране фотографию домашнего кота. Я даже немного обиделся: я ему о серьёзном, а он… Но вскоре вынужден был признать, что друг прав и точен. Обломов действительно выглядит как домашний кот. Разница лишь в том, что Обломов всё-таки человек.

Друг ещё раз взял смартфон и показал мне картины американца Эдварда Хоппера. Художника, который всю жизнь рисовал повседневность. На его картинах как будто нет ничего особенного: вот ночная улица и ресторан («Полуночники»), вот женщина сидит в кресле в театральном зале («Антракт»), вот юноша и девушка стоят на крыльце дома («Летний вечер»). Обычные скучные картины, но… когда начинаешь вглядываться в героев, то вскоре понимаешь, за что Хоппера любит режиссёр Дэвид Линч. Какой яркий свет, какая черная тьма! На картинах всё реально, но за фигурами и поверхностями словно находится нечто невидимое, но осязаемое. Будто проступают зигзаги на полу Чёрного Вигвама…

Но Гончаров слишком строг, чтобы пускаться в мистику. Если бы гончаровский сюжет взял Лев Толстой, он бы наполнил его светом веры в человечество. Взял бы Достоевский, наполнил бы инфернальной тьмой. Но Гончаров верен своему принципу «невмешательства» в жизнь. Он, скорее, фотограф, чем художник, рассматривающий жизнь через линзу объектива. «О, как грустно разглядеть жизнь, понять, какова она, и не понять, зачем она!»

Последней картинкой, которую показал мне друг после фотографии кота и картин Хоппера, была работа великого японского художника Хокусая. «Вот это бы Гончарову понравилось!» Картина называется «Равнина Фудзимигахара в провинции Овари». На ней изображён мастер, изготавливающий бочку. Кажется, что это главное, на что нужно смотреть – ведь художник поместил это на переднем плане работы. Но, приглядевшись, видишь, что на заднем плане находится гора Фудзияма. Ведь сама эта