Книга Финляндия. Творимый ландшафт - Екатерина Юрьевна Андреева

названиями «Хаттула» и «Лохья» всегда ко мне приплывает «Под сенью девушек в цвету». Пруст начал писать своих «европеянок нежных» как раз тогда, когда Рерих путешествовал по финским храмам. Финская ривьера была курортом Петербурга. С пароходов и яхт, с поездов, которых было в десятки раз больше, чем теперь, в Иматре, Териоках, Хельсинки, Пюхтяя, Ловисе, Наантали, на Ханко высаживались прекрасные создания в легких летних платьях и чудных огромных шляпах, их русалочьим смехом полны были новые супермодные аттракционы – пляжи, пансионы, купе скорых поездов, каюты морских лайнеров, рестораны (тогда ведь написано «здесь ресторан, как храмы, светел / И храм открыт, как ресторан»). Земной рай, отравленный соблазнами, цвел свои последние годы перед Первой мировой.

Чтобы ощутить аромат этого цветения-гниения жизни эпохи модерна – нашей северной «Смерти в Венеции» – при советской власти любили прогуляться по заливу от Репино через Комарово до Зеленогорска. Эта мнемоническая прогулка вдоль некогда роскошных пансионов и дач, принадлежавших бенефициарам российской промышленной революции, занимала часа полтора: дышишь воздухом с моря и размышляешь на тему Vanitas, озирая детские сады в югендстиле и их обитателей в панамках-сыроежках, цветных трусах и одинаковых белых майках. На одной такой даче с верандами в Комарово жили еще старые большевики. В погожие дни выходили они на полянки в Горелый лес со своими складными стульями обсуждать Циммервальдскую левую. В 1990-е, когда остатки патерналистского государства рухнули, вместе с ними обрушились и резные дачи либерти: их захватили бомжи и спалили сезона за два.

Теперь за воспоминаниями о 1900-х надо ехать дальше, в Ловису, на Ханко, в Наантали или хоть в Савонлинну, где из окон великолепного пансиона 1915 года, построенного для любителей оперы, которые ежились от промозглого сквозняка в крепости-руине на первых фестивалях, открывается вид на бухту, острова и замок с его впечатляющими выносными сортирами на самых верхах башен над гранитной голой скалой. А ближе всего пансионы прекрасной Ловисы, стоящие на первой линии, тогда как на второй, изображенной Добужинским, дремлют себе домики-сараи времен Фридрихсгамского мира.

Сама жизнь тех лет словно бы замерла в Наантали. Здесь можно остановиться в ампирном пансионе-особняке и посещать шведский стол в ресторане на пристани, прямо под стеной биргиттинской церкви, в котором, как у нас когда-то в ресторане Витебского вокзала, все, кроме меню, аутентично эпохе историзма и модерна. Ресторан в Наантали открыт круглый год: это не заведение для одних только туристов, но место, куда приходят местные жители, молодые матери с колясками или пожилые господа, у которых в отпуску кухарки, и прифрантившиеся старые дамы любят сюда заглянуть, чтобы посидеть, поговорить, съесть разных копченых-соленых лососей-селедок-ряпушек, моченых свеклы, яблок и брусники, чечевичного супу, всевозможных жарких, пива выпить разного, или какого угодно вина, или опять-таки кофе с фисташковыми шведскими булочками. Сидят все в огромном зале с эстрадой, украшенном по сезону ветками ели или дуба и цветами, смотрят на яхты в гавани или в панель жидкокристаллическую.

Но самое сильное впечатление производит променад в Ханко, огибающий бухты и тянущийся вдоль пляжа мимо отлично отреставрированных отелей заката Российской империи, прямо-таки для гостей яхты «Штандарт». Тут в августе девушки в цвету делили удобный пляж подковой с перелетными серыми гусями и любовались открытым полукругом рейда. В 2010-м в музее Ханко была выставка «Последовательницы моды», сделанная на основе собрания одной шведской семьи, дамы которой из поколения в поколение жили на Ханко, владея также домом в Турку и усадьбой в Туусуле. Некая Хильдегард Сванбёк предоставила музею одежды своей бабушки Эмилии Бергенгейм-Экестуббе и пра- и прапрабабушек из Армфельтов и Энескёльдов. Эмилия выстроила виллу в спа-парке Ханко в 1893 году, после того как муж ее, барон Эдуард Бергенгейм, сын архиепископа Эдуарда Бергенгейма, внезапно скончался на своей керамической фабрике в Харькове. (Это был первый в России завод по производству керамической плитки и кирпича. И в этом заводском имении проводил лето 1886 и 1887 годов родственник Бергенгеймов Густав Маннергейм[12].) Так и сохраняла Эмилия Бергенгейм в сундуках переложенными от моли газетами 1900-х вечерние платья из турецкого шелка с отделкой черной тесьмой и пайетками угольного цвета, марсельские льняные шляпки и босоножки с каблучками, обтянутыми козлиной кожей.

Ехать на Ханко удобно, посмотрев церковь в Лохье. По дороге важно не пропустить укрепрайон, отделяющий полуостров от материка. Здесь, в лесу, музей Второй мировой с траншеями, ходами и блиндажами, даже коллекцией журналов и плакатов тех лет. В 1940-м, после Зимней войны, полуостров Ханко стал советской базой и держался до декабря 1941-го. Ханко – главный незамерзающий порт Финляндии, оборудованный в начале ХХ века. Отсюда отправлялись корабли с финскими переселенцами в Америку, Канаду и Австралию (часть из них потом вернулись с американским инженерным опытом отстраивать советскую красную Карелию). Ехали не от хорошей жизни. Всего страну тогда покинуло около полумиллиона человек, половина из них пароходами с Ханко. Можно себе представить, какими глазами смотрели они на скрывающуюся из вида панораму этого курорта и на скалы, покрытые выдолбленными автографами переселенцев и захватчиков, начиная века с XVIII как минимум. 3 апреля 1918 года здесь высадилась немецкая балтийская дивизия численностью семь тысяч человек, которая отчасти помогла Маннергейму победить в финской гражданской войне, взяв Хельсинки (красные советские части – союзники немцев по Брестскому миру – бросили красных финнов в Гельсингфорсе на произвол судьбы). Об этой высадке напоминает мраморный обелиск в порту Ханко. Его снесли в 1945-м, когда Ханко снова стал советской базой в проигравшей войну Финляндии, потом, когда в 1947-м базу закрыли, обелиск водрузили на место.

А в декабре 1941-го в этом порту шли страшные бои между наступавшими финнами и советскими матросами, прикрывавшими вход в Финский залив. Отступая, матросы, чтобы выиграть время, привязали к пулемету собаку. Она рвалась с цепи, пулемет стрелял, финны медлили бросаться в атаку. В этих боях погиб призванный на фронт санитаром Нильс Густав Халь, искусствовед, основатель и директор дизайнерской компании «Артек», которая выпускала мебель Алвара Аалто и устраивала первые в Финляндии выставки живописи французского модернизма. 3 декабря турбоэлектроход «Иосиф Сталин», на котором вместо разрешенных пятисот человек плыли пять с половиной тысяч последних защитников Ханко, подорвался на советской мине, около тысячи бойцов сумели добраться до эстонского берега, где были захвачены в плен немцами. Теперь здешний пейзаж живет без драматических деталей, кроме гигантской красной водонапорной башни, поставленной на скале как геральдический символ тревоги из картин Джорджо де Кирико.

Пушкин сравнивал северное лето с карикатурой южных зим. Таким же быстролетным было и лето девушек в цвету 1900-х, а потом и их