Книга Хроники одной бензоколонки - Александр Лабрюфф

зачем тебе этот…

Хочу сказать: «этот придурок на мотике». Но одергиваю себя:

– Зачем тебе… этот меч?

– Я еду на занятие по ходзёдзюцу Полагаю, это боевое искусство. Я даю ей сдачу. И мямлю:

– Ходзёдзюцу?

Мотоциклист закончил с бензином, вешает пистолет. Меня осеняет:

– Мне правда так стыдно, за тот раз, я… в общем… что сделать, чтобы ты меня простила?

Она думает, потом улыбается:

– Приходи на мои курсы по ходзёдзюцу.

Я робею, заикаюсь:

– Да, хорошо, хор… Окей, только, ну, не сегодня, но да.

– Ок. Позвони мне, я скажу, когда и где.

Мотоциклист подходит к автоматическим дверям, шлем под мышкой. Трехдневная щетина, татуировка дракона на шее, крепкий блондин-азиат: карикатурный тупой самец. Я, сбитый с толку, недоумеваю, что она забыла рядом с ним. Ей нравятся тупые самцы с обесцвеченной шевелюрой? С оболваненной головой? Он платит за бензин наличкой. Кто он, любовник? Это о таком она мечтает? Это вот это ее возбуждает?

Они исчезают в темной ночи, освещаемой (с перебоями) вывеской «Горизонт».

116

«Ходзёдзюцу, или навадзюцу – традиционное японское боевое искусство, его цель – связать соперника при помощи веревок, которые становятся и оружием, и средством обездвиживания. Распространившись в Японии еще в XV веке, оно долгое время оставалось ключевой дисциплиной, изучаемой полицейскими. Впоследствии это искусство приобрело и эротический характер. По словам мастера связывания Госпожи Бенто, которые приводятся в работе “Эротическое воображение в Японии”, в Японии веревка – мощный символ, синоним безвозвратной и мучительной гибели. Существует 133 техники связывания».

В смятении, шоке, возбуждении, ревности (уж не знаю, что еще) я смотрю в сети определение ходзёдзюцу, пытаясь понять Сейзу и что все это может о ней говорить. Лицо ангела, характер дикарки? Эта японка – прямо матрешка, не характер, а одни потайные ящики. Продолжая поиски, я натыкаюсь на упоминание о книге The Art of Tying Your Enemy[20] и по инерции заказываю ее. Размышляю, как бы мне вежливо отклонить приглашение Сейзы, чтобы опять не обидеть.

117

И снова я попадаю в другое измерение. Мужчина (может, тот же, но переодетый?) вручает мне книгу, чтобы я передал ее тому, кто за ней придет. Я задерживаю дыхание, и только он уходит, трясу книгу. На этот раз ничего не выпадает. Заинтригованный, я пролистываю ее и замечаю две страницы с загнутыми углами. На них подчеркнуто три слова, и, если составить их вместе, выходит фраза:

Стр. 33: «шах», «и».

Стр. 88: «мат».

118

Есть 6 чувств, 7 чудес, 4 времени года, 7 дней, 12 подвигов, 8 планет солнечной системы, 5 измерений, и в пятом измерении одна-единственная бензоколонка притягивает такие вещи. Моя.

119

Звоню Ньецленду. Он подговаривает меня тайно проследить за тем, кто придет за книгой, спрашивает, как она называется. Из-за спешки и потрясения я совершенно забыл взглянуть на обложку. Наверное, с этого надо было начать. Я смотрю, бледнею, хрип растерзанной лани вырывается из моей груди, и я шепчу, будто это конец:

– Детектив про Сан-Антонио.

Ньецленд не особо впечатлен:

– А, ну и который из?

Я, бледнее прежнего, едва не падая в обморок, стону:

– «Имею честь вас пришить».

120

Тишина на том конце. Ужас на заправке. Не мне ли адресовано послание? Голос Ньецленда трещит:

– Хм-м… Знаешь, я их все читал, но этот что-то не припо… а-а, погоди, ну да, там про пианиста. Артюр Ремболь, или как-то так, приходит в агентство Сан-Антонио и умоляет его отыскать след женщины, от которой у него остался только один снимок, забытый в географическом атласе. А еще музыкант жалуется, что за ним следят. Сан-Антонио приставляет к нему своего человека. Но тот теряет след, и пианиста вскоре находят мертвым у себя дома. А, нет, черт, тот назывался «Пролетая над гнездом потаскушки».

121

Связанный, лежа лицом в татами, я недоумеваю, зачем только я согласился прийти. Почему не сумел отказаться? Почему поддался слабости? Из-за ее красивых глаз? Чтобы она простила? Из-за робкой надежды снова ее покорить?

Когда я стоял в кимоно напротив Сейзы (очень сексуальной в своем, шелковом), готовый к схватке, не было никаких сомнений, что после десяти лет дзюдо, учитывая мой оранжевый пояс, мои метр семьдесят девять против ее метра пятидесяти, я преподам ей урок, уделаю ее, разобью наголову, отправлю дальше учиться своему ходзёдзюцу, покажу, что значит мастерство боевых искусств.

После традиционного приветствия (рицу-рэй: поклон на 30°, дыхание сдержанное, глаза закрыть-открыть), быстрее, чем глотаешь суши, толком не поняв, что произошло и как оно могло со мной произойти, я уже лежал связанный, лицом вниз, и пускал слюну на бирюзу татами.

Теперь я вижу только изящные ступни Сейзы, которая держит конец красной веревки и опутывает меня ею.

И, чувствуя себя куском баранины, окороком в коптильне, все засматриваясь на черный лак на ногтях ее больших пальцев, я спрашиваю себя: может, основой этого боевого искусства, этого ходзёдзюцу, является унижение?

121 БЭ

Может, мне бы и понравилось быть связанным, если:

я был бы с ней наедине, в ее гостиной.

я не лежал бы в центре татами в окружении повернутых фанатиков, которые восторгаются сноровкой Сейзы, четкостью ее движений, красотой узлов.

122

Может, я бы и оценил это унижение, если бы его пиком не стало то, что она передала конец веревки тому самому небритому мотоциклисту с татухой, блондинистому борову, которого я видел на заправке, и стала показывать, как управлять этой самой веревкой: разные техники нажима и тяги заставляли отдельно шевелиться самые неожиданные части моего тела.

123

Я решаю, что попал в садо-маза-секту, что теперь я кукла в их эротических игрищах, и кончу где-нибудь в лесу, на вертеле. Мне, как всегда, везет.

124

На следующий день, вернувшись на заправку и растирая ноющее тело, я чувствую, что мне срочно нужно позвонить матери: поплакаться об этом неправдоподобном злоключении и спросить – эта мысль немного беспокоит меня, – не считается ли унижение в Японии наслаждением или, еще хуже, корнем любого влечения? В трубке что-то трещит, обрывается. Услышав эти звуки, я сбрасываю и зарываюсь в свой кофе.

Мой постоянный китайский посетитель заходит с большим пластиковым контейнером, полным лангустов,