Книга Русская церковная смута 1921-1931 гг. - Антон Владимирович Карташев

насилия были совершенно ясны. Решение вопроса о восстановлении монархии в России ни в какой степени не входило в задачи собрания, как они сформулированы в п.п. 1–3 Положения о самом собрании. Явившиеся на собрание менее всего были подготовлены к решению подобных вопросов. В общем собрании этот вопрос проходил так, что меньшинство (в 34 голоса), подав особое мнение, воздержалось от голосования. В поданном этойгруппой заявлении сказано, что оно воздерживается от голосования ввиду того, что «постановка вопроса о монархии с упоминанием при том и династии носит политический характер и обсуждению собрания не подлежит». Председатель собрания заявил, однако, что он считает этот вопрос церковным, так как он моральный. Послание было принято 51 голосом, в том числе за послание голосовали: 6 епископов, 7 священников и 38 мирян. Таким образом, голоса епископов разделились пополам, из священников за послание голосовала только одна треть, а две трети воздержались; из мирян воздержалось 14 человек и голосовало за послание 38, в том числе 14 человек, принимавших участие в соборе по приглашению. Ясно, что послание прошло голосами мирян. Церковное собрание раскололось. Настоявшее на своем большинство руководилось не церковными интересами беженства, в противном случае сохранение единства было дороже эфемерной победы в 17 голосов по столь кардинальному вопросу. В общем собрании при обсуждении этого вопроса участвовало всего 85 человек, тогда как в отделе принимало участие 89. При этом большинство в общем собрании потеряло 7 голосов, а меньшинство приобрело 3–4 голоса. Отсюда ясна тенденция сдвига в пользу аполитичности церковного собрания, созванного для объединения и урегулирования и оживления церковной деятельности. На самом же деле это собрание разделило самих участников собрания, урегулировать ничего не смогло, так как в текущую церковную жизнь ничего не внесло; хотя само собрание и оживилось, но не на церковной работе, а политическими страстями, внесенными определенной группой. Заметим, между прочим, что лица, создавшие и активно выступавшие в инциденте с г. Родзянко, все голосовали за послание.

Само место послания, возбудившее такое страстное к нему отношение, читается следующим образом: «Да вернет (Господь Бог) на Всероссийский престол Помазанника, сильного любовью народа, законного православного царя из Дома Романовых». По словам этого же самого послания на Руси остался один светоч: Церковь Православная. Это послание стало величайшим испытанием для этого светоча и оторвало от него часть членов, незначительную по сравнению с массой верных, но все же значительно большую, чем все беженцы вместе. Таким образом, результаты деятельности церковного собрания, поскольку они выразились в принятии этого послания, были вредными для беженской церковной среды, а для матери-Церкви прямо стали трагическими. Едва ли на протяжении всей церковной истории можно указать другое подобное злополучное явление.

Чего же собственно достигла политиканствующая группа? Достижения ее были, конечно, не церковными, а политическими, и даже не политическими, а узкопартийными. Опираясь на настроение усталых, отчаявшихся в исходе борьбы беженских масс, политиканствующая группа, до сих пор игравшая второстепенную роль в политических и вооруженных столкновениях, в момент, когда борьба казалась более или менее законченной, открыла новый фронт против советской власти – церковный, и этим привлекала к себе беженцев. Вновь открытый фронт был тем удобен для руководителей, что он не требовал никаких жертв с их стороны. Конечно, он не сулил и никаких успехов, кроме партийной выгоды, как ловкий ход внутри самого беженства. О Русской Церкви в этот момент менее всего думали политиканствующие; оказалось, к сожалению, что также мало думали о Русской Церкви и руководители собрания из числа зарубежных иерархов.

После этого большинство собрания стало действовать, как группа внутри самого собрания, и провело в Церковный Совет всех членов из своей среды. Это было занятием политиканствующей группой постоянных позиций в Заграничном Церковном Управлении.

Но этим еще не была исчерпана вся политиканствующая сторона деятельности собрания. Церковное Собрание, подталкиваемое теми же лицами, незаметно, а отчасти и несознательно, шло к настоящему церковному перевороту. В конце самих работ Собрания на заседании 1 декабря митр. Антоний, указав «в кратком слове на значение настоящего собрания, – как говорится в протоколе этого заседания, – предлагает, согласно данному уже Его Святейшеством, Святейшим Патриархом Сербским Димитрием, настоящему церковному собранию наименование и в виду ходатайства многих членов его, именовать это собрание собором». Предложение это было принято единогласно. Я нарочно привел эту выписку целиком, чтобы показать, как просто изложен, хотя в довольно запутанной форме, происшедший церковный переворот в протоколе самого собрания. Меньшинство, подавленное большинством, может быть, не подозревало, что принятие такой резолюции означало церковный переворот. Неудивительно, если Сербский Патриарх или другой кто-либо из сербов назвал это собрание собором, так как с их точки зрения всякое собрание, а особенно церковное, есть собор. Заграничное Церковное Управление дало настоящему церковному съезду название Церковного Собрания, желая, очевидно, подчеркнуть его церковную неполноправность и, во всяком случае, неравнозначимость с собором, как органом церковной власти (см.п. 3 Положения). Многие лица, добивавшиеся перемены названия, добивались этого не с целью простой перемены термина, что не имело никакого значения. Наоборот, они считали, что наименование собором сразу выводило это собрание на большую дорогу церковной жизни. Постановления же, получившие название соборных, приобретали иное значение, или вернее, их можно было иначе трактовать. Сами же послания от имени собора звучали более авторитетно, а послания эти, как мы видели, были приняты в духе определенной группы, ее политическими устремлениями были продиктованы. Таким образом, церковный переворот, совершенный политиканствующей группой, имел целью возвысить значение принятых решений, а следовательно, еще больше укрепить позицию руководителей собрания.

Но и этим не были исчерпаны все антицерковные выступления Карловацкого Собрания. Собрание поручило Заграничному Церковному Управлению выработать обращение к Генуэзской конференции о недопущении на эту конференцию представителей советской власти. Обращение было выработано и за подписью митр. Антония отправлено, куда следует. Как средство политической борьбы, оно было неуместным для Церкви, а «лучше, – говорится, между прочим, в этом обращении, – помогите честным русским гражданам. Дайте им оружие в руки, дайте им своих добровольцев и помогите изгнать большевиков». Теперь хорошо известно, что это обращение не имело никаких реальных результатов в деле борьбы с советской властью, но для Русской Церкви, вместе с посланием, сыграло роль молота и наковальни. Этим, можно сказать, исчерпывается деятельность Карловацкого собрания 1921 года, которое стало не только исходным моментом зарубежного церковного разделения, но и перекинуло церковную смуту внутрь России.

В записке Подготовительной комиссии были процитированы верные, без сомнения, соображения неизвестного нам профессора истории. Этот профессор считал невозможным политическое объединение русской эмиграции ввиду сильного расхождения отдельных политических группировок. Такое объединение, по его мнению,