Книга «Я пригласить хочу на танец Вас…» - Галина Васильевна Воскресенская (Железнова)

не было.

Абд ат-Тавоаб только тихо произнёс:

– У бедных всегда уходят дети в загробный мир. Так ушли твои брат и сестра…

Найфел легла на матрац, прижав к себе умирающее дитя. Она не смела плакать, подчиняясь воле Богов, но на душе у неё было тяжко: она же так хотела, чтобы её дорогое дитя, сын возлюбленного Ленхатепа остался в этом мире, в жизни, где царствует Великий Бог Солнца Ра, где она сама ещё живёт!

«О, великие Боги, смилуйтесь! Рано такому крошечному ребенку уходить в Царство мёртвых!»– неотступно думала юная мать, проведя ночь практически без сна, запоминая каждую чёрточку любимого мальчика.

Лишь перед рассветом она несколько забылась в горестной дремоте. А наутро Найфел почувствовала возле себя маленький холодный комочек… И не смогла сдержать слёз.

______________ ___________________

Утром Найфел взяла на руки холодное тельце своего сыночка, попрощалась с отцом и отправилась в пустыню.

Наконец взгляд её остановился на месте, которое, по мнению Найфел, было подходящим для её дорогого сына. Положила на песок свою ношу: маленький комочек, завёрнутый в кусок старой материи, две лепёшки, небольшой сосуд с водой, игрушку, что подарила ей Набият, когда ребёнок уже родился. Найфел взяла в руки скребок, похожий на железный совок, и начала рыть могилку. Песок поддавался легко (дождя не было очень давно), солнце уже поднялось, прогрев пустыню, и женщина довольно скоро закончила свою печальную работу – могилка была готова.

Осторожно, словно хрупкий и дорогой сосуд, опустила Найфел тельце малыша, завёрнутое в саван, и руки у неё задрожали: всем нутром она ощутила, что навеки укладывает здесь любимое, родное дитя, – и не смогла сдержать слёз. Затем Найфел положила в могилку лепёшки, воду, игрушку (так было принято провожать умершего в загробный мир) и засыпала всё это песком… Но не только тельце сына засыпала женщина – будто сердце своё она закопала там, в пустыне, в сыпучий и безликий песок…

Конечно, как все египтяне, Найфел очень верила своим богам, в загробный мир – всему, что говорили людям жрецы. Богобоязненная девушка, Найфел соблюдала все обычаи. Но смирение не было её чертой характера. Может, поэтому и отдалась Найфел радости общения и близости с Ленхатепом, так как внутренне не могла смириться с тем, что она – бедная, и нет никакого способа изменить такую судьбу? Это внутреннее сопротивление (в душе, в сердце) вдруг прорвалось истошным, отчаянным криком Найфел: «Ну почему?! Почему я так бедна, несчастна?! Почему Боги не смогли уберечь, сохранить моё дитя? Почему Боги отобрали у меня моего милого мальчика? Может, они вообще хотели лишить меня детей?! Почему Ленхатеп бросил меня?! Почему родители его так скоро отправили Ленхатепа в Мемфис? Он же обещал, что никогда не расстанется со мной, что мы ВСЕГДА будем вместе! Он же знал, как сильно я любила его!! Почему Боги, дав мне два дня величайшего счастья, отняли его у меня? За что мне столько горя?!»

Конечно, Найфел знала, что на всё великая воля Богов, что плакать и противиться этой воле – грех, и негоже гневаться – сердить высшие силы. А Найфел так надеялась, так желала увидеть, как дитя её вырастет и возмужает, станет так похож на отца!.. Боль от потери и младенца, и любимого была настолько велика, что на могиле своего ребёнка Найфел произнесла страшные слова: «Проклинаю!! Проклинаю вас, отец и мать Ленхатепа! Это вы, злой человек и злая женщина, не дали нам с Ленхатепом быть счастливыми! Вы закрыли нам дорогу! Теперь и он несчастен, и я! Вы заставили своего сына предать меня! Всё из-за вас! Ненавижу вас всех! ВСЕХ! ВСЕХ!!»

В отчаянье, в безмерном горе Найфел прокляла не только родителей своего неверного возлюбленного, но и остальных людей, и мужчин, и женщин и произнесла на могилке сына страшный обет, которому она решила посвятить свою жизнь: «Клянусь всю свою жизнь всегда жестоко мстить вам, гадкие, бессердечные, нечестивые богачи! Я отомщу вам всем за своё дитя, невинное, ни в чём не виновное перед Богами, кроме того, что рождено оно было женщиной бедной, не имеющей возможности защитить младенца от холода! От майского ветра!! Боги накажут вас! И накажут жестоко! А я помогу богам это сделать: я приготовлю всем вам отраву из мышей, крыс и ядовитых змей, и насекомых и заставлю всех вас съесть её! Я сделаю так, чтобы ваш путь привёл вас к крокодилам, чтобы ваши слуги набросились на вас и растерзали б живьем!..»

Глава 14

Прошло двадцать пять лет. По всему Египетскому царству, и в Ливии, и в Аравии, и по Синайскому полуострову, и по землям Месопотамии, и до Хеттского царства разнеслась молва о колдунье Иштар. Богатые люди трепетали, теряли дар речи и приходили в ужас только при упоминании имени её! Многие даже теряли сознание. Иштар держала в страхе всю Египетскую страну и прилегающие к ней земли.

Никто толком не видел её в лицо. Иногда лишь просачивалась коротенькая весть о какой-то очень красивой женщине, лет сорока, черноволосой, голубоглазой, с роскошной грудью. Кому и когда удавалось её узнать – великая тайна. Догадывались только, что она всегда меняет облик перед тем, как убить кого-то, отравить или задушить – верёвкой ли, удавом…

Как правило, к очередной жертве в гости приходила тихая, скромная, очень-очень добрая старушка, обещая больной госпоже исцелить её от боли: жара головы, горла, немощи рук и т.п. Старушка обещалась использовать своё снадобье, которое она готовила из давно всем известных растений, завёрнутых в приятную на ощупь ткань. Только снадобье нужно было приготовить уже в доме, чтобы сразу же его принять. Действо это секретное, чужих глаз не любит, поэтому старушка просила всех слуг и рабов, а также близких и родных болящего или болящей покинуть если не дом, то ту часть его, где были комнаты пациента. Ожидание было разным: иногда почти сразу же, иногда по прошествии долгого времени – близкие или слуги, приглашавшие пациента к очередной трапезе, входили в комнату, где уже осталось от человека лишь бренное тело, а КА-душа уже отошла в мир Озириса.  Порой домочадцы слышали крик жертвы, но, как бы скоро они ни оказывались в комнате, кроме умершего человека там уже никого не было. И смерть жертвы была страшной. В широко раскрытых глазах словно замер ужас, а по телу ползала ядовитая змея…

… Или приходил с палкой старый добрый лекарь. Жертва обычно сообщала родным, что посылала за этим человеком. И тоже слуги и домашние удалялись, чтобы не мешать врачевателю. Когда же домочадцы возвращались, господа их лежали, крепко связанные, истекавшие кровью, а из горла каждого из них торчали острые железные прутья, ножи или битые черепки сосудов. Лекаря же, конечно, не было и в помине. И никто из слуг и рабов не получал поручения привести этого человека в дом…

Подобные истории повторялись неоднократно.