Книга Делатель королей [= Любовь изгнанницы ] - Симона Вилар

Анна пожала плечами.

– В детстве мы играли вместе. Сейчас же он избегает меня. Я как-то наблюдала за ним – очень уж он важничает.

– И все время твердит, что он Ланкастер.

– Каким это образом?

– Через свою мать, Маргариту. Она внучка Джона Гонта, герцога Ланкастера[3], и одно время, пока у Маргариты и Генриха не было детей, а Йорки еще не заявили своих прав на трон, Маргарита Бофор была наследницей престола. Она так же неслыханно честолюбива.

Анна склонила голову к плечу.

– Во всяком случае сейчас ее интересует только сэр Томас Стэнли, и она ради него вешает на себя все фамильные драгоценности Сомерсетов и Тюдоров[4].

– Дай Бог, чтобы так дело и обстояло. Но никогда не следует упускать из виду возможного соперника.

– Даже если это женщина?

– Честолюбивая женщина. К тому же обожающая своего единственного сына, помешавшегося на том, что и он Ланкастер.

Анна поудобнее устроилась в кресле.

– По крайней мере сейчас и Гарри Тюдор, и леди Маргарет более всего заняты своими амурными делами. Она только и помышляет, что о сэре Томасе, а он – о придворной даме своей матушки, баронессе Шенли.

Уорвик с отвращением допил отвар и покосился на буфет, где держал вино. Но Анна была здесь, и он, как ни в чем не бывало, спросил:

– Я слышал, ты очень сблизилась с этой молоденькой вдовой?

Анна прикрыла глаза.

– Да. Помнишь, я рассказывала, как во время моего бегства от Йорков я со спутниками останавливалась в замке Фарнем в Нортгемптоншире? В тот день мы спасли ее от мужа, который хотел уморить ее голодом.

«Она словно избегает произносить вслух имя Майсгрейва», – подумал Уорвик. Вслух же сказал:

– Надеюсь, ты не стала напоминать ей об этом? Послушай меня, Анна, будет лучше, если все как можно скорее забудут о том, что принцесса Уэльская, словно какой-то бродяга, скиталась по дорогам Англии в компании головорезов.

Анна взглянула на отца. В глазах ни тени прежнего легкомыслия, губы сжаты, подбородок упрямо поднят.

– Я полагаю, вы не забыли, отец, что меня сопровождал и рыцарь, считающийся доблестнейшим воином Англии? А головорезы, о которых вы столь пренебрежительно отозвались, отдали свои жизни, оберегая меня.

– Аминь, дитя мое. Но не забывай, что сейчас ты слишком высоко поднялась, чтобы позволить толпе судачить о твоих похождениях. А тебя я попрошу и впредь не говорить баронессе Шенли, что именно ты, переодетая мальчишкой, спасла ее от мужа. Однако то, что вы напали на владельца замка, в то время как он приютил вас…

– О Святая Дева!

Анна стремительно вскочила, глаза ее сверкали.

– Приютил?!

Она сжала кулачки.

– Он готовил преступление. Он хотел убить и нас…

– Но вы вмешались в его семейные дела, а всякий феодал свободен поступать в своих владениях, как ему заблагорассудится.

– Видит Бог, это так! Но ни один христианин не имеет права губить своих близких. Именно потому проклят Каин, поднявший руку на Авеля. И не так уж давно господин Жиль де Рец был обвинен и казнен по доносу жены, которую намеревался убить[5].

– О, не надо приводить в пример французов! Если я не ошибаюсь, маршалу де Рецу вменялась в вину не только попытка покончить с супругой, но и множество других, куда более серьезных грехов, таких, как колдовство и прочие языческие мерзости. Донос леди де Рец был лишь последней каплей. Однако вспомни, что когда Элеонора Аквитанская[6]восстала против своего супруга, он заточил ее в Солсберийской башне, где она провела долгие годы, хотя и была властительницей Аквитании и законной королевой Англии!

Анна вздохнула.

– Мы не о том говорим, отец. Ты ведь хочешь одного – чтобы все возможно скорее забыли, что я была гонимой всеми беглянкой. Пусть так и будет. И леди Дебора Шенли никогда не узнает, что принцесса Уэльская спасла ее от гибели. Мой дядя, лорд Фокенберг, тоже помалкивает, зато простой народ уже так расцветил своим воображением мой побег, что он более походит на волшебную сказку, в которую никто не верит.

– Так оно и лучше, дитя мое. Честь леди всегда должна оставаться незапятнанной. И вдвойне, если в жилах леди течет кровь Невилей!

Анна хмыкнула.

– О да! Я каждый день только об этом и размышляю, когда встречаю в переходах Вестминстера герцогиню Йоркскую. Скажи, отец, приходится ли говорить о чести, когда сам превозносишь даму, позор которой подобен чудовищному наваждению? Может ли ниже пасть женщина, открыто кричащая о своем позоре, о том, что изменила мужу и родила незаконного отпрыска?

Она подалась вперед, а Уорвик вдруг стал задумчив и спокоен. Гудело пламя в камине, да временами слышалось завывание ветра. Огненные языки метались, отбрасывая неверные блики на лица отца и дочери.

– Ты так и не приняла ее, хотя я и просил тебя об этом?

– Никогда! Достаточно того, что я отвечаю на ее поклоны в церкви. Она или безумна, или не знает стыда.

Уорвик прикрыл глаза.

– Ее называли Рейбийской Розой… И в Англии не было красавицы, равной ей. Невили гордились Сесилией.

– А теперь она – позор всего рода. И я не понимаю, отчего ты так благоволишь к ней.

Уорвик поднял тяжелые веки.

– Ты еще так молода, Энни. Но ты умна. Неужели ты не поняла, что для того, чтобы решиться на подобный шаг, нужно огромное мужество и неистовая любовь к сыну?

Анна растерялась. Уорвик встал и прошелся по комнате. Из полумрака донесся его голос:

– Ты недогадлива. Недогадлива, как и многие. А ведь нетрудно понять, что герцогиня Йоркская этой ложью спасла голову сына.

Анна молчала, лихорадочно соображая. Отец подошел ближе и склонился над ней.

– Не поспеши тогда Сесилия Невиль объявить Нэда незаконнорожденным, не имеющим оснований претендовать на престол Плантагенетов, я не стал бы медлить с казнью, как бы ни отговаривал меня твой дядюшка епископ. А поскольку Эдуард разом утратил все свои права и стал неопасен, то цена ему – пенни. Сесилия приняла позор, но сына-то она спасла!