Книга Веснушка - Сесилия Ахерн

– Говорят, мы среднее арифметическое пяти человек, с которыми мы чаще всего общаемся, – произносит он, свирепо глядя на меня и раздувая ноздри, как волк. – Не очень лестно для твоих знакомых, правда? Этот вот один. – Он показывает на Пэдди. – Интересно было бы взглянуть на остальных четырех неудачников в твоей никчемной жизни.

Он достает штраф из пластикового вкладыша и рвет его на кусочки. Они летят на мостовую, будто конфетти. Затем, перешагивая через ступеньку, он поднимается к своему офису и хлопает дверью.

Сердце колотится. Грохочет у меня в ушах. Будто произошел взрыв, и теперь у меня звенит в ушах.

– Боже мой! – говорит Пэдди с хриплым нервным смешком и идет ко мне так быстро, как только позволяют его натертые ноги. Внутренняя часть брюк поднялась выше носков, сгрудилась и топорщится вокруг ширинки.

Я смотрю на обрывки бумаги на мостовой. Мусор вместо парковочного штрафа.

Прошло некоторое время, прежде чем кровь отхлынула от головы, сердце успокоилось, паника ушла, – и тут меня начинает трясти.

– Она все еще тут, – слышу я чей-то громкий голос и смех. Издевательский смех. Он доносится из окна офиса, где несколько человек наблюдают за мной, ухмыляясь. Двое знакомых парней и еще несколько новых лиц. Когда я поднимаю на них взгляд, они расходятся.

– Не буду я больше сюда ходить, – говорит Пэдди. – Ты бери Сент-Маргарет и весь запад. Хорошо? – спрашивает он, когда я не отвечаю.

Я киваю.

– Нельзя допустить, чтобы это сошло ему с рук, – говорит Пэдди, – а то решит, что может рвать все штрафы, которые он получает, будто он не обязан их оплачивать, но пока оставим все как есть. Пусть остынет. Я вернусь чуть позже и проверю. Я выпишу штраф, если увижу, что он не усвоил урок.

Я все еще не могу двигать ногами. Они трясутся.

– Не принимай так близко к сердцу, – говорит он, глядя на меня.

– Знаю, – произношу я наконец, хрипло, сдавленно. – Я даже не поняла, что он сказал.

И это правда.

Бессмыслица какая-то. Нагромождение сердитых слов, слишком нелепых и мудреных, чтобы задеть меня. Но именно поэтому я задумалась о них, прокручивала в голове снова и снова весь день и почти всю ночь, чтобы понять их смысл.

Его оскорбление прозвучало как песня, которая тебе не нравится, когда слышишь ее впервые, но чем чаще она повторяется, тем больше она тебя затягивает. Это оскорбление, которое не обидело меня, когда я услышала его впервые. Слишком сложные слова, чтобы убить меня на месте. Это вам не простое слово на букву «б». Но чем больше я вспоминаю его слова, тем больше они мне нравятся. И ранят меня с каждым разом все больнее. Как деревянный троянский конь, его слова незаметно просочились через мои защитные стены – и БАМ! – они обхитрили меня, выскочили из укрытия и нанесли мне сокрушительный удар, и еще, и еще, пронзая меня снова и снова.

Самое хитрое оскорбление.

Так он меня и бросил. Склизкую жижу вместо улитки, раздавленную подошвой его кроссовки, силой его слова. Сломленную. Растерзанную. Беззащитную. С торчащей антенной.

Глава восьмая

Ночь выдалась беспокойная. Один и тот же сон повторялся много раз. Ужасно утомительно. Снова и снова я делаю одно и то же, пытаюсь решить одну и ту же проблему. Я попадаю в туалетную кабинку, но без стен и двери, и всем меня видно. Я так занята сном, что во вторник утром просыпаюсь позже обычного.

Сейчас 7:34. Мой айфон показывает, что я выключила будильник в семь утра, но я не помню этого. Раньше такого не случалось. Ошарашенная и немного растерянная оттого, что сбилась с графика, я быстро принимаю душ. Не успевает вода освежить меня и пенистый гель для душа коснуться кожи, как я уже выхожу. Я все еще мокрая, когда одеваюсь. Чувствую, как на меня накатывает паника и напряжение. Я опаздываю на тридцать минут, и весь день испорчен. Свет другой, и звуки тоже. Птицы тише. Я пропустила их утренний концерт. У меня не остается времени на привычные занятия. Отстаю на несколько шагов. На мгновение, противореча логике, я замираю, стараясь собраться с мыслями. Все разладилось.

В школе-пансионе был жесткий распорядок дня, каждый шаг рассчитан, ни минуты впустую: в 7:30 подъем, затем завтрак и подготовка к школе; в девять утра уроки; в 13:05 обед; в 13:50 уроки; в 15:40 игры/другие занятия/чай; в 16:30–18:30 ужин; 16:30–19:30 отдых; 19:00–20:50 домашнее задание; 20:55 вечерняя молитва; 21:00–21:30 чай перед сном и отдых; 21:30–22:15 гасят свет. Веснушки. Созвездия. Жизнь по распорядку сильно отличалась от жизни с папой – вольным духом, который словно существовал в своем собственном времени, подстраивая под себя весь мир. Мне нравилось жить с папой, но что-то щелкнуло во мне, когда я приехала в школу-пансион. Рутина, дисциплина, когда точно знаешь, что тебя ждет впереди, – это успокаивало. И никогда не казалось мне скучным и удушающим, как некоторым другим девочкам.

Я поздно выхожу из дома. Спускаюсь вниз, не обращаю никакого внимания на то, что происходит в доме. В парке замка Малахайд прохожу мимо мужчины в костюме с наушниками. Он намного дальше, чем обычно. А я сильно отстаю. Иду быстрее. Бегуньи уже нет, хотя, наверное, она еще нагонит меня. Хозяина немецкого дога нигде не видно. Почему? Неужели он выбрал другой маршрут? Где старик с сыном и вообще что творится – земля слетела со своей оси этим утром? Сегодня среда. Нет. Вторник. Я запуталась. Какое проклятие наложил на меня хозяин «феррари»?

В пекарню я прихожу в 8:15, там уже не протолкнуться, я даже в дверь войти не могу. Спеннер не замечает меня, потому что передо мной целая очередь спин. Я опоздала. Пусть мое дежурство уже началось, но мне надо следовать своему распорядку. Чувствую себя лишней, заглядываю в запотевшие окна, словно ребенок, которого не пригласили на праздник. Я ухожу, не могу сообразить, что делать. Я прихожу в эту пекарню каждое утро вот уже три месяца. Куда теперь?

Я растеряна, голова идет кругом, но останавливаться нельзя. Такое чувство, что все смотрят на меня, потому что я не знаю, куда иду. Я останавливаюсь, снова иду. Оборачиваюсь и возвращаюсь обратно тем же путем, затем снова делаю разворот и иду назад, лихорадочно перебирая в уме, куда же можно пойти. Я как муравей, которому сломали дорожку. Это все он виноват. Встаю в очередь в «Инсомнии» и разглядываю прилавок с незнакомыми маффинами и пирожными. Так и слышу, как Спеннер ругает их. Бельгийских вафель у них нет. Только мини-вафли в упаковке возле кассы. Я ничего не могу выбрать, поэтому ухожу. На улице сталкиваюсь с Доннахой.

– Доброе утро, Аллегра.

Его джип стоит прямо перед кафе. Мотор гудит, аварийка включена, в салоне бесятся дети. Он припарковался на двойной желтой полосе. Ключи в замке зажигания. Интересно, что он ответит, если я велю ему переставить автомобиль. Я не видела его с той ночи, как застукала Бекки. Интересно, он что-то подозревает? Мне надо следить за своими словами? Меня больше волнует, что он нарушил правила парковки.

– Вчера вечером я заметил лису, – говорит он.