Книга Необыкновенные приключения экспедиции Барсака - Жюль Верн

И, наконец, пришел день, когда она решила воспользоваться своим авторитетом.

— Дядюшка?.. — сказала она в этот день.

— Да, моя дорогая?.. — как всегда отозвался Аженор.

— Я много думала, дядюшка, и решительно пришла к убеждению, что Джордж невиновен в ужасном преступлении, которое ему приписывают.

— Однако, моя дорогая… — начал Аженор.

— Здесь нет никаких «однако»! — повелительно оборвала его Жанна. — Джордж невиновен, дядюшка!

— Однако…

Жанна выпрямилась с трепещущими от гнева ноздрями.

— Я вам говорю, племянник, — заявила она сухим тоном, — что мой брат Джордж невиновен.

Аженор смирился.

— Да, это так, тетушка, — униженно согласился он. С тех пор невиновность Джорджа стала признанным фактом, и Аженор де Сен-Берен не осмеливался больше ее оспаривать. Больше того: утверждения Жанны не остались без влияния на его настроение. Если у него еще не было полной уверенности в невиновности мятежного капитана, то, по крайней мере, убежденность в его вине была поколеблена.

В продолжение следующих лет горячая вера Жанны все укреплялась, но основана она была более на чувствах, чем на рассудке. Выиграв сторонника в лице племянника, она кое-чего добилась, но этого было мало. К чему провозглашать невиновность брата, если нельзя ее доказать?

После долгих размышлений ей показалось, что она нашла средство.

— Само собой разумеется, — сказала она в один прекрасный день Аженору, — недостаточно, чтобы мы с вами были убеждены в невиновности Джорджа.

— Да, моя дорогая, — согласился Аженор, который, впрочем, не чувствовал столько уверенности, чтобы спорить.

— Он был слишком умен, — продолжала Жанна, — чтобы допустить такую глупость, слишком горд, чтобы пасть так низко. Он слишком любил свою страну, чтобы ее предать.

— Это очевидно.

— Мы жили бок о бок. Я знала его мысли, как свои собственные. У него не было другого культа, кроме чести, другой любви, кроме любви к отцу, другого честолюбия, кроме славы отечества. И вы хотите, чтобы он задумал проект предательства и обесчестил себя флибустьерским[12]предприятием, покрыв позором и себя и семью? Скажите, вы этого хотите, Аженор?

— Я?! Да я ничего не хочу, тетушка, — запротестовал Аженор, рассудив, что будет благоразумнее присвоить Жанне это почтительное обращение, прежде чем его к тому призовут.

— Что вы на меня так смотрите своими большими круглыми глазами, точно никогда меня не видели! Вы прекрасно знаете, однако, что такое гнусное намерение не могло зародиться в его мозгу! Если вы это знаете, говорите!

— Я это говорю, тетушка, я говорю!

— Это не он виновен, несчастный!.. А те, которые выдумали эту легенду со всеми ее подробностями, негодяи!

— Бандиты!..

— На каторгу их послать! — Или повесить!..

— Вместе с теми газетчиками, которые распространяли лживые новости и стали, таким образом, причиной нашего отчаяния и позора!

— Да, эти газетчики! Повесить их! Расстрелять! — Значит, вы, наконец, убедились?

— Абсолютно!

— Впрочем, хотела бы я посмотреть, как бы вы осмелились высказать на этот счет иное мнение, чем мое!

— Я не имею желания…

— В добрый час!.. А без этого, вы меня знаете, я бы прогнала вас с глаз, и вы никогда в жизни меня не увидели бы…

— Сохрани меня боже! — вскричал бедный Аженор, совершенно потрясенный такой ужасной угрозой.

Жанна сделала паузу и посмотрела на свою жертву уголком глаза. Очевидно, она нашла ее в желательном виде, так как приглушила свою жестокость, более искусственную, чем чистосердечную, и продолжала более мягким тоном:

— Ведь недостаточно, чтобы мы с вами были убеждены в невиновности Джорджа. Надо дать доказательства, вы понимаете, мой дорогой дядюшка?

При этом обращении физиономия Аженора расцвела. Гроза, решительно, прошла мимо.

— Это очевидно, — согласился он со вздохом облегчения.

— Без этого мы можем кричать со всех крыш, что Джорджа осудили напрасно, и нам никто не поверит.

— Это слишком очевидно, моя бедная крошка.

— Когда мой отец, сам отец, принял на веру слухи, происхождения которых не знает, когда он умирает от горя и стыда на наших глазах, не проверив отвратительных россказней, когда он не вскричал, слыша обвинения против сына: «Вы лжете! Джордж не способен на такое преступление!», — как хотим мы убедить чужих, не дав им неопровержимых доказательств невиновности моего брата?

— Это ясно, как день, — одобрил Аженор, почесывая подбородок. — Но вот… эти доказательства… Где их найти?

— Не здесь, конечно… — Жанна сделала паузу и прибавила вполголоса: — В другом месте, быть может…

— В другом? Где же, мое дорогое дитя?

— Там, где произошла драма. В Кубо.

— В Кубо?

— Да, в Кубо. Там находится могила Джорджа, потому что там он умер, судя по рассказам, и если это так, станет видно, какой смертью он погиб. Потом нужно найти людей, переживших драму. Джордж командовал многочисленным отрядом. Невозможно, чтобы они все исчезли… Нужно допросить свидетелей и через них выяснить истину.

Лицо Жанны озарялось по мере того, как она говорила, голос ее дрожал от сдерживаемого энтузиазма.

— Ты права, девочка! — вскричал Аженор, незаметно попадая в западню.

Жанна приняла задорный вид.

— Ну, — сказала она, — раз я права, едем!

— Куда? — вскричал остолбеневший Аженор.

— В Кубо, дядюшка!

— В Кубо? Какого же черта ты хочешь послать в Кубо?

Жанна обвила руки вокруг шеи Аженора.

— Вас, мой добрый дядюшка, — шепнула она нежно.

— Меня?!

Аженор высвободился. На этот раз он серьезно рассердился.

— Ты с ума сошла! — запротестовал он, пытаясь уйти.

— Совсем нет! — ответила Жанна, преграждая ему дорогу. — Почему бы, в самом деле, вам не поехать в Кубо? Разве вы не любите путешествий?

— Я их ненавижу. Явиться на поезд в назначенный час — это свыше моих сил.

— А рыбная ловля, вы ее тоже ненавидите, не правда ли?

— Рыбная ловля?.. Я не вижу…

— А что вы скажете о рыбе, выуженной из Нигера и положенной на сковородку? Вот это не банально! В Нигере пескари огромны, как акулы, а уклейки похожи на тунцов! И это вас не соблазняет?

— Я не говорю нет… Однако…

— Занимаясь рыбной ловлей, вы сделаете расследования, допросите туземцев…