Книга Философский экспресс. Уроки жизни от великих мыслителей - Эрик Вейнер

Один из моих любимых текстов — отрывок из повести Льва Толстого «Смерть Ивана Ильича», быть может, потому, что он внезапно озаряет сознание новым светом, а еще там тоже про поезд. Главный герой — чиновник из тех, «что получают выдуманные фиктивные места и нефиктивные тысячи». Он смертельно болен, его терзают страх и раскаяние. К концу повествования ужас нарастает и его сменяет новое ощущение: «С ним сделалось то, что бывало с ним в вагоне железной дороги, когда думаешь, что едешь вперед, а едешь назад, и вдруг узнаешь настоящее направление»[31].

Мне кажется, что в том разговоре с Дженнифер я, как и Иван Ильич, внезапно узнал настоящее направление моего движения. И это был самый сократический опыт в моей жизни. Он настиг меня не на пыльных улочках древних Афин, а на террасе дома моей приятельницы в Монклере, штат Нью-Джерси. Да и неважно. Подлинная мудрость не привязана ко времени и пространству. Она всегда с тобой.

И теперь всякий раз, когда я пытаюсь чего-то добиться — неважно чего, — я останавливаюсь и спрашиваю себя: как же выглядит успех? Честно говоря, на этот вопрос я так и не ответил. Быть может, и не отвечу никогда. Ничего страшного. Главное — у меня теперь новый рецепт на очки, и я стал видеть четче.

* * *

Раздвигаются стеклянные двери, и я вхожу в элегантный вагончик метро, весь сияющий блеском металла. На современном греческом сленге это называется «метафора»[32]. Слово это происходит от древнего термина метаморфо — «полностью меняться», отсюда и литературоведческий термин. Современные греки называют словом «метафора» поездку общественным транспортом. Едет ли человек на работу в автобусе или на встречу с друзьями в метро, берет ли он такси, чтобы доехать до химчистки, — это так или иначе метафора, акт изменения. Люблю Грецию. Здесь у всего есть два уровня, а то и больше. Даже поездка в метро — это в перспективе работа над собой.

Афинское метро не просто работает как часы: каждая поездка — это урок истории. В процессе строительства подземки рабочие не раз находили артефакты времен золотого века Афин. Некоторые из них забрали археологи (это называют «спасательной археологией»), а некоторые так и оставили на станциях, так что местные называют свое метро «музей с рельсами».

Я приехал в этот край метафор, чтобы пройти по стопам Сократа, подышать воздухом, которым дышал он. Я хотел напомнить себе, что Сократ — не абстракция, но человек из плоти и крови. Он изумлялся, но изумлялся не где попало. Это происходило здесь, в Афинах, городе, который он любил, как никто другой.

На станции «Агора» я выхожу из вагона и поднимаюсь наверх. Сократ особенно любил бывать на агоре — рыночной площади. Здесь было людно и зловонно, здесь сновали зазывалы, воришки, да и кого только не было. Сократ обожал это место. Агора была его школой и его театром.

Археологи начали здесь работать довольно поздно — в 1931 году, на десятилетия позже других крупных раскопок, в том числе в районе Помпеев и Олимпии. Но они быстро наверстали время: были найдены тысячи разных предметов, например гончарные изделия, надписи, скульптуры, монеты и другие сокровища древности.

Сегодня площадь занимает около восьми гектаров. В основном это развалины, но по сохранившимся остаткам рынка я могу восстановить картину происходившего. Вижу торговцев с их товарами — от специй до водяных часов; подсудимых в ожидании суда; слоняющихся — тогда, как и сейчас, — без дела молодых парней. И над всем этим — Сократ, босоногий, жадно шарящий вокруг своими рачьими глазами в поисках оппонента для философской беседы. Сократ — коммивояжер от философии. Он не ждал, пока люди придут к нему, а отправлялся к ним сам.

«Неизученная жизнь не есть жизнь для человека» — гласит его знаменитое высказывание. Впервые я услышал его депрессивным подростком — и у меня вырвался вздох. Жизнь и так трудна. Мне ее еще и изучать? Термин «изученная жизнь» мне не нравится. Прежде всего он напоминает об ученых с их микроскопами. Звучит слишком сложно. Можно упростить. Так что, при всем уважении, предлагаю два расширенных варианта трактовки сократовской «изученной жизни».

Первый: «Изученная жизнь, не дающая практических результатов, не есть жизнь для человека». Созерцание собственного пупка — занятие в чем-то приятное, но бестолковое: гораздо приятнее видеть результаты, как если бы пупок становился вследствие этого лучше. Греки называли это εὐδαιμονία, что часто переводят как «счастье», но слово это имеет более широкое значение — «цветущая, осмысленная жизнь». Представим себе вслед за современным философом Робертом Соломоном, что есть два человека: один разработал подробную теорию великодушия, а из другого «великодушие бездумно изливается, как вода из фонтана»[33]. Второй человек определенно ведет примерную, осмысленную жизнь.

И второй вариант расширения максимы Сократа: «Как неизученная, так и излишне изученная жизнь не есть жизнь для человека». «Спросите себя, счастливы ли вы, — и вот вы уже несчастливы»[34], — сказал британский философ Джон Стюарт Милль, сформулировав тем самым парадокс удовольствия (называемый также парадоксом гедонизма). Чем сильнее мы стремимся добиться счастья, тем более ловко оно ускользает от нас. Счастье — не цель, а побочный продукт. Неожиданный довесок к хорошо прожитой жизни.

Так что же, выходит, Сократ ошибался? Или я что-то упускаю?

Меня так и тянет ответить на эти вопросы побыстрее, вычеркнуть их из списка дел и двинуться дальше. Но я сдерживаю этот импульс. Пусть вопрос повиснет в теплом воздухе Греции. Я не смог на него ответить, но не оставил неизученным. Пора метафорировать обратно в отель.

* * *

Успеха Сократ не добился. Знаю, это звучит неприятно, но так и есть. Многие диалоги заканчиваются не озарением, словно от Зевсовой молнии, а тупиком. Философия порождает больше проблем, чем решает, такова ее природа.

Сократа никогда не публиковали, и он в конце концов погиб от рук афинян. Обвиняли его, как и прежде, в неблагонадежности и растлении молодежи, но фактически его казнили за то, что задавал слишком много неудобных вопросов. Он стал первым мучеником от философии.

После суда, когда судьба его уже была решена, он собрал нескольких своих сторонников. Они были безутешны, но сам Сократ оставался жизнерадостным и загадочно-застенчивым до конца. «Но вот уже время идти отсюда, мне — чтобы умереть, вам — чтобы жить, а кто из нас идет на лучшее, это ни для кого не ясно, кроме бога», — сказал он.

Великолепные последние слова. Чаще всего биографии Сократа заканчиваются именно здесь. Да вот незадача: эти слова не были последними. В диалоге «Федон» Платон рассказывает о предсмертных минутах философа.