Книга (с)дала на «отлично» - Олли Ро

На третий день с утра пораньше я дежурила у кафедры экономики, не в силах больше терпеть. Сжимая в руках повод для встречи, а именно доклад по теории макроэкономического равновесия, нервно вышагивала из стороны в сторону.

Василий, молча наблюдал за моими терзаниями, привалившись к стене со скучающим видом. Он все еще злился за библиотеку, словно чувствуя, что упустил что-то важное.

И вот в конце коридора возникла знакомая фигура в темно-синем костюме, с безупречной осанкой двигающаяся навстречу.

Я замерла, утратив способность дышать. Жадно разглядывала профессора, боясь спалиться с потрохами в своих чувствах, как перед Василием, так и перед снующими взад-перед студентами.

Закусив щеку до крови, я старалась не улыбаться, как Гуинплен, а нацепила маску равнодушия и невозмутимости. По мере приближения профессора, колени предательски задрожали. Пришлось неловко переминаться с ноги на ногу.

Все, чего хотелось в данный момент — с разбегу броситься на шею Марку и вновь почувствовать вкус его горячего поцелуя. Я едва сдержалась, когда этот плут, поравнявшись с нашей парочкой, лучезарно улыбнулся и выгнул свою идеальную соболиную бровь.

— Доброе утро, Беккер, Василий, простите не знаю Вашей фамилии. — профессор бросил вежливый взгляд на охранника, но руку ему не протянул.

Впрочем, Василий тоже не соизволил, а лишь коротко кивнув в ответ.

— Вы ко мне, Виктория?

— Да, Марк Робертович. Доброе утро. У меня возникло несколько вопросов по теме. — я волновалась, как школьница перед директором, но, тем не менее, смотрела в хитрые глаза профессору. Этот демон видит меня насквозь!

— Что ж, прошу. — Горский открыл ключом кабинет и раскрыл передо мной дверь, приглашая вовнутрь.

Я спешно нырнула вглубь темного помещения. Следом вошел Марк, Вася же остался подпирать стену — все-таки есть в нем что-то человеческое.

Не включая свет, профессор ловко перехватил меня поперек талии и прижал к себе. Лопатками я почувствовала твердую грудь и возбужденно выдохнула. Марк зарылся носом в волосы на затылке и, слегка прикусив, прошептал:

— Я соскучился, малыш!

Миллиарды мурашек покрыли кожу. Не освобождаясь из плена профессорских рук, я аккуратно развернулась и, встав на носочки, жадно поцеловала желанные твердые губы.

Я таяла и желала раствориться в этом невероятном мужчине, чьи сильные, но нежные руки так уверенно держали и одновременно ласкали мое обмякшее тельце. Из головы волшебным образом испарились все неважные мысли и сомнения. В ритме влюбленного сердца в виски барабанило «еще-еще-еще-о, боже!».

Ощущение того, что все абсолютно правильно, что именно здесь — в объятиях Горского — я и должна быть, целовать его, обнимать, растворяться в тепле его сильных рук и запахе, ставшем за столь короткое время необходимым, как сам воздух.

Профессор собственнически подхватил меня под попу, и ноги рефлекторно обхватили талию мужчины. Твердый налившийся член уперся в мою промежность, выбивая остатки разума. Хотелось избавиться от ненавистной одежды и слиться уже, наконец, воедино.

Вообще мою голову впервые посещали такие мысли. Вернее, впервые конкретный мужчина будил ураган порочных фантазий и полное желание подчиняться. Как будто вышла из спящего режима и целиком настроилась на Горского, притягивающего меня к себе, как мощный магнит жалкую булавку.

Я с трудом оторвалась от Марка и попыталась восстановить сбившееся дыхание, улыбаясь, как шестилетка верхом на пони.

— Так что там у Вас за вопросы, мисс Беккер? — сверкнул ослепительно белыми зубами Марк, ласково чмокнув уголок моих губ.

Глядя сверху вниз в блестящие черные глаза профессора, я набралась смелости и выпалила на одном дыхании:

— Марк, ты же не женишься Анфисе Дуровой?

Горский иронично сложил свои идеальные брови домиком и коротко засмеялся.

— Конечно, нет, Вика.

Гора из страхов и сомнений рухнула с моих плеч на пол, обратившись в пыль. Перешагнув эту груду обломков, я вновь стиснула шею Марка и крепко-крепко сжала ноги, по-прежнему обхватывающие узкую мужскую талию.

Я хотела спросить, насколько у нас с ним серьезно, но в этот момент в кабинет вплыла без пяти минут бывшая Марка и щелкнула выключателем. Очевидно, что когда яркий свет залил помещение, отстраниться друг от друга мы не успели.

Против собственной воли я покраснела от макушки до пят. Мне стало в высшей степени неловко, от чего к щекам прилила кипящая кровь, наверняка окрашивая их в ярко-алый. Стыд, вина и угрызения совести напрочь лишили способности разговаривать. Мой рот то открывался, то закрывался, но при этом не издавал ни звука.

Это произошло! Я все же сделала то, что сама себе запрещала с того самого момента, как узнала, что Марк несвободный мужчина, — влезла в чужие отношения и разрушила их до основания.

Гореть тебе в аду, Беккер!

Я поспешно и весьма неуклюже сползла с рук профессора, а он невозмутимо поправил задравшееся и чуть помятое платьице.

— Можете идти, Виктория, — абсолютно спокойно, сухо и безэмоционально произнес Горский.

Словно выйдя из ступора, я схватила упавший на пол доклад и пулей вылетела за дверь.

Не смотря на всю отвратительность ситуации, красными лампочками в голове сияла мысль — ИХ СВАДЬБЕ КОНЕЦ!

Глава 12

В голове там, где должна быть теория макроэкономического равновесия, сейчас одна сплошная ванильная каша. Надеюсь, Марк не станет меня мучить и обойдется без дополнительных вопросов.

Мы перешептывались с Лилей, обсуждая последние события моей бурной в последнее время личной жизни. Подруга оставалась верна себе и пророчила нам с Марком светлое будущее полное страсти, огня и маленьких Марковичей. А еще мы в красках представляли, как Анфиса рвет на себе волосы и, рыдая, отменяет свадебный банкет. Я страдала от угрызений совести (но не сильно), а Лилек злорадно хихикала.

Звонок известил о начале учебной пары, и полсотни глаз уставились на дверь, предвкушая появление Горского. Сгорая от нетерпения, я искусала все губы. В своем синем дизайнерском костюме профессор сегодня необычайно хорош, обязательно нарисую новый портрет. А еще на моих щеках остался едва уловимым шлейфом аромат его парфюма, и этот факт вышибал из меня всякую способность адекватно мыслить.

Мне хотелось лишь кружиться в ритме бабочек, прочно поселившихся в моем животе.

Спустя две минуты двери раскрылись, но своим присутствием аудиторию почтил отнюдь не Марк Робертович. Горделиво отстукивая тонкими шпильками, в сером платье классического кроя, с неизменным высокомерным выражением лица, к преподавательскому столу проследовал платиновый пучок.

Анфиса, мать ее, Дурова, собственной персоной.

Хищно сверкнув глазами, бывшая (как я уже смело ее окрестила) Горского метнула в меня сталью холодных серых глаз, а затем ослепительно улыбнулась.