Книга Красная точка - Дмитрий Бавильский

– У тебя же есть карманы в костюме? На, положи, потом отдашь.

И тут же интерес к Васе утратила, вновь обратившись внутрь – к своему немому кино обязательно про любовь, оставив соседа в потной гордости (оказала доверие!), перебившей главное волнение. Так, что даже позабылось, что стоишь перед лицом своих товарищей, перед пионерской дружиной, подгоняемой учителями в сторону светлого будущего, и вот уже совсем скоро, вслед за прочими передовиками, Вася выкрикнул имя и фамилию, как бы навеки примкнув к этой общности – советский народ.

Киностудия имени Довженко

Учителя, между прочим, тоже люди; им тоже хочется, чтобы обязаловка поскорее закончилась и показали кино. Да хоть какое, любое, в темноте можно закрыть глаза и уснуть на время, хотя, кажется, педагоги умеют спать и с открытыми глазами.

Поэтому церемонию сократили, заставив произносить клятву верности хором. Сначала, по цепочке, каждый из стоящих на авансцене выкрикнул себя, после чего «зазвучал нестройный хор» двух или трёх десятков обращённых.

– Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу…

Во всю мощь, словно бы раздувающую простор зрительного зала, врубают Гимн Советского Союза, и все начинают вставать. Дерматиновые сиденья кресел хлопают о дерматиновые спинки, из-за чего кажется, что в честь только что принятых пионеров дают салют или стреляет залпом почётный караул. Вася закрывает глаза, чтобы мир на миг погрузился во мглу.

Потом держит речь директор школы Чадин А. А., над которым у старшеклассников принято смеяться: однажды по-черномырдински косноязычный А. А., преподававший в старших классах обществоведение, пришёл на урок с бодуна и с расстёгнутой ширинкой. Теперь ученики каждый раз забиваются в каких трусах он придёт на урок, в розовую крапинку или в голубую полоску.

Бледный пламень

Вася, как и вся дружина, терпит начальственную речь. Пушкарёва стоит рядом и точно не дышит. Вася украдкой наблюдает за Леной, после переводит глаза на вдохновенного Чадина А. А., машущего руками и брызгающего слюной. Шов на его брюках и вправду расходится всё сильнее и дальше. Исподнего не видно, вглядываться неловко (все обязательно поймут, куда он смотрит): в свете пюпитров Чадин А. А. похож на памятник революционеру, вырезанный из необработанного гранита.

Далее всех «принятых в организацию» отсылают к соученикам, единый строй рассыпается, но гасят краткий свет, начинается выцветшее кино «про войну», алый галстук жжёт грудину, точно в темноте жуёт её. Вася забывается фильмом, захлебнувшись смесью гордости и волнения, из-за которых суть события раскрывается ему не сразу и не до конца. С важными вехами у него почти всегда так: к ним долго готовятся и торопливо ждут, пока наконец изменения приходят, обманув ожидания своей непохожестью на предвкушения и предчувствия.

Сюжет фильма ускользает. Рядом посапывает Гриша Зайцев, улыбаясь даже во сне. Вася теряет Лену глазами и сердцем, у него в голове сумбур вместо музыки и широкоэкранного фильма. Скорее всего, точно так же и Лена теряет соседа в складках сладких переживаний, не подверженных даже ацетону советского кинематографа.

Пионер-герой

Домой Вася бежит уже совсем один. За «Победой» обгоняет близняшек Зайцевых, они молча и как-то сосредоточенно лыбятся: рады, мол, за тебя. Ранец за плечами, курточка распахнута настежь, чтобы все встречные и поперечные могли видеть, как алеет галстук и что сегодня он – избранный.

Новое знание, впрочем, настигает его не сразу, практически возле дома, когда Вася заворачивает со школьного двора в сторону их родной коробки, как старшеклассники называют свой второй микрорайон, замкнутый девятиэтажным кооперативом (все прочие дома квартала – пятиэтажки, стоящие прямоугольником, внутри которого – двор с площадкой для игр).

Это же очень удобно – жить в пяти минутах от школы. Некоторые ребята ездят с другого конца Северо-Запада, а у Васи есть хотя бы гипотетическая возможность никогда не опаздывать. Или успевать перед физкультурой переодеваться не в вонючей раздевалке, но дома. Вася так и поступал в старших классах, после одного вопиющего случая, о котором ниже.

Собственно, сейчас он как раз и проходит мимо брандмауэра кооперативной многоэтажки, тылами стоящей к школе, и уже видит торец собственного подъезда. В этом месте всегда ветрено, и, поскольку курточка не застёгнута (пионерский галстук торчит из её глубин букетом гвоздик – Вася особенно тщательно следит за тем, чтобы кончики алого треугольника, купленного накануне в магазине «Спорт» за 70 копеек, ничем не придерживались, но развевались свободно) его пробирает до костей. Машинально он тянется к пуговицам, но тут же мысленно бьёт себя по рукам, поскольку всё ещё живёт под влиянием школьного торжества. И ему хочется, чтобы алый стяг видели все случайные встречные.

Пробуждение

Тут-то и случается самое главное, что делает день приёма в пионеры точкой отсчёта самосознания одной отдельно взятой личности. Вдруг он видит себя точно со стороны (чуть сверху) и слышит собственный голос, звучащий откуда-то изнутри. Может быть, из того самого места, которого касается шёлковый узел.

– Чего ты так раздухарился? Это же только ты знаешь, что тебе сегодня повязали алый галстук, а со стороны, сам подумай, ну откуда и кто знает, что ты ученик третьего «д» класса, принятый сегодня в пионеры? Может, ты носишь его уже много лет и тебе просто никто не даёт твой собственный возраст, а на самом деле ты, может быть, давно старшеклассник, но просто куришь и оттого не растёшь как следует вместе со всеми. Вокруг таких красногалстучников – пруд пруди, так что постарайся выделиться чем-то другим.

– Да я ж не курю…

Вася возражает внутреннему голосу. Он мог бы сейчас даже рассмеяться от неожиданности (где – я, а где – сигареты), если бы не важность момента: так бывает порой, редко, но метко, в трудные дни, перенасыщенные событиями, когда из-за превышения обычной скорости существования открывается вдруг что-то вроде параллельного коридора, уходящего вдаль прямо сразу от правого уха, в котором (коридоре, хотя и ухе, наверное, тоже) складывается, неожиданно проливаясь в полноту осознания, новая конфигурация знания о себе и мире вокруг. О том, что ты смертен и одинок.

На какие-то доли мгновения, точно лунная дорожка, уходящая далеко в море, или вот как край отклеившихся обоев, за которые теперь возможно заглянуть, приоткрывается вся твоя будущность – жизнь через десятилетия ежедневных пыток быть собой.

– То, что ты не куришь, это только твоя проблема, посмотри по сторонам: видишь людей? Все они когда-то носили или носят пионерский галстук. Их этим не удивить. И ты ничем от них не отличаешься, понимаешь, малыш? Им непонятна твоя сегодняшняя радость, запахни лучше курточку, иначе замерзнешь и заболеешь…