Книга Танец сомкнутых век - Наталья Серая

«Ты мог воспользоваться».

— Чем?

«Ею. Она пришла сама. Она наивна. Она поверила бы, если бы ты прикинулся мной. Ты мог воспользоваться».

— Мне это не нужно.

Винбарр оскорбительно фыркает.

— Мне это не нужно от неё, — раздражённо поправляет Константин.

Верховный Король молчит. Проходит много часов, прежде чем он начинает говорить снова. И в словах его отчего-то становится на малую толику меньше желчных пожеланий долгой и мучительной смерти и на малую толику больше — ответов.

— И всё же я не понимаю, — будет говорить в пустоту Константин, разглядывая размазанное пятно полускрытой облаками луны на ночном небе. — Ты говоришь, Мев — одна из старейших и мудрейших жриц. Как же она не смогла предвидеть, чем может обернуться ритуал?

Он не очень-то рассчитывает, что Винбарр рассыплется перед ним в подробных разъяснениях. Просто ему хочется поговорить. Поговорить, даже если ему никто не ответит. Он не привык так подолгу молчать.

«В одном только изгибе брови хранительницы больше мудрости, чем во всей твоей никчёмной жизни, щенок, — фыркает Винбарр. — Хранительница мудрости видит сны будущего о прошлом. Хранительница мудрости видит несказанные слова. Её память скрывает то, чему ещё только надлежит случиться. Её глаза видят то, что давно уже истлело и рассыпалось прахом. В том, что произошло, нет её ошибки. И твоей заслуги нет тем более».

— А чья тогда есть?

«Ты слеп как земляная крыса, никогда не казавшая носа из смрада подземных лабиринтов. Ты не умеешь глядеть не только вокруг, но и в самого себя».

— Умоляю, давай хоть раз обойдёмся без столь живописующих метафор, — хмыкает Константин.

«Вырасти себе дерево и удавись на его суку», — скрипит Винбарр и замолкает. Надолго.

— Ну а дальше? — вновь нарушает тишину Константин. — Ой, да брось изображать оскорблённую невинность. Тебе ведь наверняка скучно. Как и мне. Так что я должен увидеть?

Винбарр молчит. Проходит по меньшей мере четверть часа, прежде чем Константин слышит неохотное: 

«Ты говоришь двумя голосами».

Константин смеётся. Даже почти искренне.

— Безумно остроумная шутка. Даже жаль, что только я один могу оценить её очаровательную тонкость.

«Глупец, — раздражённо цедит Винбарр. — Я здесь не при чём. Твой разум раздвоен. Отражён сам в себе. То, что ты считаешь «своей» силой — лишь кривое отражение в черноте болотного бочага. У тебя нет права на эту силу. Нет права обкрадывать Тысячеликого бога».

— Твой бог не защитил тебя в последней битве, — Константин пожимает плечами, задумчиво перекатывая промеж ладоней короткий кинжал.

Третьего дня он случайно наткнулся на схрон контрабандистов в одной из пещер и разжился бутылкой вина (какого-то безвкусного, словно вполовину разбавленного водой), несколькими отрезами дорогущей Аль-Садской парчи (которую мог употребить, разве что, на носовые платки), Аль-Садским же кафтаном (великоват в плечах, но сойдёт) и этим вот кинжалом — довольно грубо и безыскусно сработанным, но вполне острым и подходящим для ритуалов куда больше зазубренных камней.

— Твой бог не защитил тебя, когда сам воззвал к тебе о помощи, — продолжает он. — Не защитил, когда ты был уверен в своей правоте и победе. Так может быть, не так уж он и хорош? Может быть, он не стоит того, чтобы его спасать?

Винбарр желчно смеётся:

«Тогда, может, и ты — не тот бог, что заслуживает жизни? Раз даже та, что так яростно защищала тебя, после сама вонзила нож тебе в сердце?»

Стальное лезвие с сухим хрупаньем ломается в сжавшемся кулаке, брызжет окровавленными осколками промеж пальцев. Он не чувствует этой боли. Её погребает под собой другая — во сто крат сильнее.

Константин невидящим взглядом смотрит на располосованную ладонь, глубоко и медленно вдыхает. 

— Вот и узнаем, — растягивает он уголки губ, хотя незримый собеседник не увидит его улыбки, разве что ощутит её фальшь. — Я обязательно спрошу её, имела ли она в виду именно это.

«Её здесь нет, безмозглый ты андриг. Она сделала, что должна была, и сбежала обратно на вашу мёртвую землю, которую вы зовёте «континент». Потому что ей тут не место. И тебе не место. Никому из вас, проклятые собственной землёй renaigse».

— Так вот почему я не могу найти её…

Константин шумно выдыхает и принимается аккуратно вытирать окровавленную ладонь неровно отрезанным куском ткани, затем шарит в траве, выискивая обломок лезвия покрупнее.

— Знаешь, а ведь ты прав, — он снова улыбается. — Мне действительно нужен континент. И я обязательно приду туда. Когда заберу отсюда всё, что смогу взять.

Да. Он заберёт. Только не для того, чтобы править островом. Нет. Он заберёт его весь. Заберёт вместе с Тысячеликим богом. Заберёт полностью. Сделает частью себя.

Четвёртый, восьмой, десятый: он перестаёт считать Хранителей, перестаёт считать подчинённых его разуму зверей, незримо всюду следующих за ним.

«Ты нарушишь все законы течения жизни, пёсий ты выродок», — шипит Винбарр, когда Константин идёт к подножию вулкана, к святилищу Креденес — обиталищу Тысячеликого. Туда, где уже был, где почти смог довести дело до конца. Почти смог.

Константин не слушает его. Если он всё сделает правильно — его жизнь больше не будет зависеть от присутствия духа в его голове.

Он идёт несколько дней, не останавливаясь на ночлег и отдых, по пути устанавливая всё новые и новые кровные связи с островом. Он почти не чувствует усталости — ему жаль лишь времени. 

Он мог бы добраться быстрее, если бы ехал верхом. Но лошадей в его распоряжении нет. Леволаны, вайлеги или ланврасы совершенно не годятся для верховой езды. А оленеподобный Хранитель хоть и вписывается в Константиново представление о достойном нового божества средстве передвижения, но дикая тряска и сумасшедшие виражи мигом заставляют его божественное тело вспомнить весь непередаваемый букет ощущений, который оное тело познавало на себе лишь с жесточайшего перепоя.

Не желая признаваться самому себе в позорной капитуляции, Константин оправдывает решение передвигаться пешком исключительно соображениями скрытности.

«Ты всё уничтожишь», — рычит Винбарр, когда у скалы Врат Обновления — единственной дороге к вулкану — Константина ожидают до зубов вооружённые островитяне. Уже не малый отряд, но и на организованное сопротивление не смахивает тоже.

Если Константин и удивлён, то лишь тому, что этого не произошло раньше. Что всё это время он мог практически беспрепятственно передвигаться по острову, лишь изредка натыкаясь на случайных разведчиков-островитян, никто из которых не уходил живым после этих встреч. Он с удовольствием польстил бы себе тем, что стал более осторожен, более осмотрителен и собран. Но выглядело всё, скорее, так, будто о нём и его возрождении никто не знал.