Книга Задорная мандаринка - Амалия Март

Я ведь думал, причина во мне. Но теперь все разложилось по своим местам. Ничего, рыжая, я ещё докажу тебе, как ты прекрасна. Может, даже сегодня.

Глава 10. Два полюса притягиваются

Инна.

Я ненавижу мужчин. Серьезно. Останусь навсегда старой девой, заведу себе кошку, может, трёх, дам клички: Атос, Портос и Арамис, и буду бесконечно их ненавидеть, потому что даже коты — самцы! Нет, отвратительный план. Заведу лучше рыбку Дори, пусть себе меланхолично плавает туда-сюда, и сдохнет через месяц. Ну вот, ещё хуже.

Даже старой девой, мне не быть счастливой! О, придумала, буду строить карьеру! Поднимусь по карьерной лестнице, к тридцати — начальник отдела, к тридцати пяти — заместитель директора, в сорок — свое агентство. А там и помру от сердечного приступа, можно дальше не планировать.

Что-то одна чернуха в голову лезет. А все он виноват — катализатор всех моих несчастий — Илья — скот — Хромов! Ну, вот за что он так со мной? За испорченный вечер? Мои колкости? Или ему просто по кайфу меня доводить? Но даже это не является причиной его сегодняшнего поступка!

Подумать только, купить мне диетической еды, и принести с такой самодовольной рожей "худей, жирная, худей".

Странно, что он не дождался, когда все вернутся с обеда, чтобы шоу набрало обороты! Представляю, как радовалась бы Кононова моему унижению. Может, они вообще совместно это все придумали. Может, он вообще, все это время за ее команду играл. Если подумать, то все складывается: перед самой презентацией он меня увез подальше и выбил из колеи, чтоб я ее провалила; потом я из-за него травмировалась, а сейчас он еще и самооценку мою решил добить.

Нет уж, крашенный, не на ту нарвался! Я себе цену знаю. Да, набрала, да, местами чересчур, и да, надо бы похудеть, но я это и сама знаю, трезво себя оцениваю, и в напоминании от какого-то козла не нуждаюсь! Надеюсь, этот поганый суп ему во все дыры затек и там развил аллергическую реакцию. Вот бы он опух от него, раздулся, как воздушный шар, вот я бы тогда смеялась, и тыкая в него пальцем, спрашивала: ну, и кто тут теперь жирный, а?

Стою перед зеркалом в уборной и смотрю на свое раскрасневшееся лицо. Инна, только не реви, только не реви. Он того не стоит! Никто не стоит! Не нужны тебе мужики, ты и как самостоятельная единица будешь счастлива!

Когда вернулась на рабочее место, блондина след простыл, зато остальные коллеги подтянулись с обеда. Наклоняюсь к Машке, ставшей свидетельницей недавнего происшествия, и шепчу: только никому не говори!

Она активно кивает в ответ, смотря своими наивными глазами с испугом. Боже, что же она обо мне думает.

Рабочий день плавно завершается, я представляю себе, что выходя из офиса, снимаю рабочую оболочку, и все, что сегодня со мной здесь произошло, здесь и остается, в стенах этого кабинета. В холл спускаюсь уже в приподнятом настроении: у меня теперь есть сапоги, и даже немного налички, скот Хромов теперь ко мне и на километр не подойдет, а мама по вторникам не ведет факультатив, значит, уже дома и приготовила что-нибудь вкусненькое. Все, жизнь снова налаживается.

И мой мозг, уже активно настроенный на счастливое будущее, отказывается понимать, что передо мной снова стоит ослик-недорослик. Какого хрена? Зачем на работу ко мне приперся?

— Живило, — устало говорю я. — Я тебе деньги отдам, сказала же.

— Иннок, я же не из-за денег. Я, наверно, вчера все не правильно сказал. Я скучаю по тебе, мне тебя не хватает. Давай снова попробуем, наотдыхались уже друг без друга.

— Ты сейчас серьезно? — начинаю закипать, но голос не повышаю, рядом локаторы коллег, резко переставших спешить домой. — То есть ты до сих пор считаешь, что мы расстались временно? Спустя год??? — взмахиваю здоровой рукой, пытаясь выплеснуть все негодование, не переходя на крик.

— Пышка, ну я не прав был. Ну, дурак, что ты еще хочешь от меня услышать? Ты же хотела замуж? Давай поженимся! Давай прямо завтра в ЗАГС. Я готов, теперь точно.

— Живило, услышь меня, я не хочу за тебя замуж, и видеть тебя не хочу, и плевать мне на твои извинения. — Говорю уже спокойно, словно разъясняя маленькому ребенку прописные истины. — Я же совсем другой человек за этот год стала!

— Да мне не важно! — горячо убеждает он. — И ничего, что ты так растолстела, у меня абонемент есть в спортзал. Все исправим, Пышка!

Я смотрю на Андрея во все глаза, не веря, что он только что это произнес. Он даже не понимает, как унизил меня сейчас, как по больной мозоли только что прошелся, которая еще от скота Хромова не отошла! Вот ослина!

Ой.

Неожиданно из-за моего плеча вылетает кулак и врезается точно в скулу Андрею. Тот падает, не удержавшись на ногах. Следует фраза:

— Еще раз увижу — поломаю пополам.

Я оборачиваюсь на знакомый голос и выпадаю в осадок — Хромов! Шок видимо разливается по венам и мышцам, отключая любую возможность что-то сказать или пошевелиться. Он приобнимает меня рукой и куда-то ведёт. Мамочки, как я устала от этих мужиков! Ну почему, почему, они все такие скоты. Почему для них нормально унизить человека и даже не понимать этого, почему не могут относиться с уважением, да просто любить, такой, какая есть!

По пути к машине слезы уже прорываются на волю и этот поток не остановить. По дороге к дому — я надеюсь, Хромов везет меня домой — маленькие ручейки перерастают в настоящую истерику. Громкие рыдания, размазанные сопли, несвязное "почему меня никто не любит". Мне даже становится все равно, что я не одна, и никто иной, как Илья — скот — Геннадьевич стал свидетелем моего провала.

Только одна мысль брезжит где-то на периферии сознания: зачем он вдарил Живило? Эта мысль помогает мне немного успокоиться, чтобы начать связно общаться и задать блондину этот вопрос.

Окончательно я успокаиваюсь, только подъехав к дому.

— Спасибо, — шепчу сдавленным голосом. Не буду изображать напускное веселье, надоело, пусть знает, как он, и подобные ему, трехногие, сломили меня. Может, совесть взыграет и он, наконец, отстанет от меня?

— Мандаринка… — тепло говорит он. С сочувствием, отчего мое сердце неприятно сжимается, а слезные потоки снова грозятся выпустить реки воды.

— Зачем ты сделал это? — спрашиваю твердо, пресекая любую жалость к себе, ненавижу это.

— Что именно? Почему подвёз тебя или почему ударил того упыря?

— Последнее. — Стараюсь не смотреть на него.

— Потому что нельзя такое говорить девушке. Особенно красивой!

— Пф! — фыркаю я. — Как будто сам лучше!!!

— Не понял… — недоумевает скот.

— Что за игры Вы устраиваете, Илья Геннадьевич? Зачем постоянно меня унижать? Это какие-то извращённые фантазии? Вам нравится, когда людям плохо?

— Так, я окончательно перестал что-либо понимать. — Илья разворачивается ко мне туловищем, насколько это возможно в тесном салоне его машины и картинно приподнимает бровь. Ох уж эта его бровь!