Книга Грешница - Наталия Левитина

Итак, Аслан Кумраев. Импозантный брюнет с голубыми глазами. Учитывая его доходы, легко быть импозантным и с голубыми глазами. Кстати, при таком описании сразу представляешь себе молодого Алена Делона. И тут – бац! – видишь перед собой Аслана Кумраева. Что ж… Для мужчины внешность – не главное.

Он тут же попытался сразить меня обаянием. Но так как позавчера я уже была сражена наповал – не обаянием, а наглостью неизвестных захватчиков, – то лишь слабо подергивалась в ответ на электрические импульсы, посылаемые капиталистом.

Я задумалась: к чему эти попытки быть очаровательным? Зачем ему это? К чему эффектные жесты, позы, придерживание под локоток, улыбки, пугающие неестественной белизной? И поняла – Аслан флиртует вовсе не со мной. А с самим собой. Особая разновидность нравственной мастурбации – человек постоянно видит себя со стороны и получает от этого небывалое наслаждение.

Мы с Кумраевым объехали пять салонов. В одном обнаружили нашего фотографа. В позе журнального столика Тим Тимыч запечатлевал натуру – роскошные кровати и секретеры, доставленные прямо из Милана. А вокруг толпились продавщицы в белых блузках и коротких черных юбках (похожие на официанток).

Если описать внешность Тим Тимыча – а он не импозантен и не голубоглаз, – то родится цитата из учебника биологии. Тот раздел, где говорится об орангутангах. Однако, чтобы произвести впечатление на женщин, нашему фотографу не приходится сверкать отполированными зубами. Его оружие – пренебрежение в сочетании с наглостью. Девушки (особенно зрелые) сами выстраиваются в очередь, находя внешность фотографа пикантно-челентанистой, а его манеры – предельно мужественными.

– Привет, мармеладка, – окликнул меня Тим. – У тебя, говорят, что-то случилось?

Ну вот, уже все знают о моей трагедии. Наверняка тут не обошлось без Степана Данилыча. Проговорился, бессовестный болтун!

– Какие-то уроды покуражились в квартире.

– Много унесли?

– Ничего не унесли, но все попортили.

– Тебе кто-то мстит?

– Не знаю.

– Помощь требуется? Грубая мужская сила?

– Грубая мужская сила требуется всегда. Но особенно – грубая мужская нежность. Спасибо, Тимоша! Если что, я попрошу.

– Не стесняйся.

– Юлия! – окликнул меня Кумраев.

Он раскинулся цыпленком табака на роскошном диване. Аслан похлопал ладонью по обивке:

– Новая коллекция, обратите внимание. Инкрустированное венге плюс филигранно выделанная кожа.

– Потрясающе! – восхитилась я. – Фантастично!

В пятом салоне у меня случился паралич лицевых нервов – настолько я устала восхищаться. Лицо ныло от постоянной улыбки. А ведь могла бы работать не в рекламном журнале, а в одной из местных газет – защитницей угнетенных и обиженных. Правда, газета курируется губернатором и поэтому избирательно подходит к выбору угнетенных и обиженных. Но тогда мое лицо болело бы от постоянной гримасы возмущения. Ведь кругом столько несправедливости!

Нет, лучше буду улыбаться.

– Ну что, Юлия, достаточно впечатлений? – самодовольно спросил Аслан.

– Вполне.

– Надеюсь, статья получится выразительной. На всякий случай я приготовил несколько буклетов. В них дополнительная информация. Если я что-то забыл.

Подбежавшая секретарша сунула мне в руки два увесистых пакета, набитых рекламными проспектами салонов «Таунхаус». Я согнулась под их тяжестью, мои руки оттянулись до земли.

Шимпанзе, урвавшая две связки бананов.

А сейчас Кумраев потащит журналистку в ресторан. Я приготовилась упираться изо всех сил. Клиенты постоянно зовут на обед. И я чувствую себя собачкой, которую подкармливают «Чаппи», чтобы сделать ее голос более звонким.

– Теперь, Юлия, мы с вами расстанемся, – заявил Кумраев.

Собачка замерла.

Как это «расстанемся»?!

А покормить?!!

Ах, ну ясно! Он привык появляться в ресторане с более интересными спутницами. А тут какая-то невзрачная журналистка. В джинсах и свитере. Сегодня я даже не накрасилась – нервная система была подорвана кошмарными событиями пятницы. Хотя Ириша всегда твердит мне, что в нашем предкрематорном возрасте выходить из дому с ненакрашенными губами – позор!

– В семь вечера жду вас в салоне на Свиридовской. Будет презентация новой коллекции. Фуршет, развлечения.

Секретарша вновь метнулась ко мне и вручила пригласительный билет. А он отлично вымуштровал персонал, этот импозантный, голубоглазый брюнет (далеко не Ален Делон)!

– Фотографу я тоже дал флаер. Придете?

– Обязательно. В нашем журнале я веду еще и светскую хронику. Вы, наверное, видели. Две последние страницы.

– Да. Но кстати, ни разу не видел подписи «Юлия Бронникова» на страницах журнала. Вы пишете под псевдонимом?

– Да.

– Постойте, угадаю. Уж не та ли искрометная, остроумная Виолетта Гусь? Точно? Я, знаете ли, давно хотел познакомиться с женщиной, которая так незаурядно мыслит и блестяще излагает. Мне…

– Вообще-то я – Анфиса Броневик, – мрачно перебила я.

– А… Тоже очень звучный псевдоним. Ну, Юлия, увидимся на презентации!

Сейчас же вернусь домой и перечитаю все статьи Виолетты Гусь. Разве они искрометные и остроумные? Да ничего подобного! Пустая болтовня. И вообще! Нечего искать остроумия и особой литературности в рекламном журнальчике! Он бы еще восхитился великолепным стилем и изяществом чьей-нибудь эсэмэски.

Кстати, под псевдонимом Виолетта Гусь скрывается наш босс Степан Данилович. Если уж так неймется, могу и познакомить с этой незаурядной женщиной.

Так, ну ладно. Салоны «Таунхаус» и Аслан Кумраев, очарованный Виолеттой Гусь, – это, конечно, хорошо. Но мне необходимо думать о другом.

Е Ш 230 105 666. Код, шифр, послание. Оно горит у меня перед глазами кровавым росчерком. Я обязана как можно скорее разгадать его, чтобы предупредить следующий выпад таинственного недруга. Ведь погром в квартире – не просто чье-то развлечение. Это угроза, предупреждение, начало войны.

Мне страшно…

Я встряхнулась, сфокусировала взгляд и обнаружила себя посреди чудесной весенней лужи. Лужа сверкала на солнце, покрывая асфальтовый островок между гор мокрого снега – дворник дробил сугробы и скидывал остатки зимнего великолепия на тротуар.

– И все равно – весна! – напомнила я себе.

Весна – это праздник. Свежий, пропахший арбузной коркой, воздух, сумасшедшие птичьи базары, солнце, сияющее в лужах, хрустальные капли на голых черных ветках… Весна – это обещание перемен. Когда я перестану радоваться всему этому, то пойму: наступила старость…

И ведь я только-только начала оттаивать после екатеринбургского эксцесса! Я купалась в весне, надеясь, что она излечит мою рану. Избавит от обиды и унизительных воспоминаний. Конец января, февраль, март я пыталась стереть из памяти его образ и забыть его имя. Но оно билось в висках перестуком колес: ни-ки-та-ни-ки-та-ни-ки-та… Яростное январское негодование сменилось затаенной февральской болью, плавно перетекло в черную меланхолию марта. И лишь в апреле стало легче – благодаря наступлению весны. Я даже начала утешать себя мыслью, что на свете существует другой мужчина, способный так же точно соответствовать моим представлениям об идеале. И он – другой – обязательно когда-нибудь мне встретится. Но, в отличие от Никиты, не окажется подлецом.