Книга Смерть на заброшенной ферме - Энн Грэнджер

Илай Смит хорошо относился к лошадям и любил смотреть на них. Когда он был мальчишкой, отец держал на ферме тягловых лошадей. Позже их заменил трактор. Это называлось «модернизацией». Вместе с лошадьми ферму покинули и рабочие. Илай грустил, он видел, что и отец тоже горюет. Редкий случай, когда их с отцом мнения совпали. Правда, лошади — звали их Долли и Флоренс — тогда уже состарились. Когда ведешь хозяйство на земле, не до сентиментальностей. А уж на ферме «Сверчок» тем более.

С тыльной части домика Илай устроил мастерскую. Переоборудовал ее из сарайчика, крытого рифленым железом, в который провел электричество из дома. Там он мог шуметь и стучать сколько угодно — никто не услышит. Никто не станет возражать. Никто не придет и не полюбопытствует, чем это он занимается. Илай терпеть не мог, когда кто-то совал нос в чужие дела, тоже с детства. Легавые — вот кто без конца лезет куда не просят. Илай сразу понял: ни к чему говорить им больше, чем им нужно знать. Ну да, труп в коровнике — их дело. Но и только — ни больше ни меньше.

В тот вечер за квадратным сосновым столом в кухне собралось все семейство. Илай сразу понял: они знают, что случилось, и обязательно объявятся, поэтому ничему не удивлялся. Отец сидел напротив него, во главе стола, мать слева, а брат — справа.

Они приходили не каждый день, как правило, являлись раз или два в неделю. Илай относился к ним, как обычно относятся к родственникам, пришедшим в гости. То есть не сказать чтобы он им особенно радовался. С другой стороны, они не утомляют его нудными разговорами. Все правильно, мертвецы редко бывают болтливыми.

Их теперешняя молчаливость куда лучше того, что бывало раньше, когда все они были живыми. Он терпеть не мог постоянные ссоры, стычки и взаимные обвинения. Хотя родственнички ухитряются досаждать ему даже молча… даже сейчас!

Например, братец неизменно является с веревкой на шее. Илай раздражался до крайности: со стороны Натана такое поведение не только бестактно, но и грешит неточностью. Натан повесился в тюремной камере на наволочке, которую разорвал на полосы и связал. Где бы он раздобыл в тюрьме настоящую веревку? Как похоже на Натана — вечно прикидывается, будто он умнее, чем есть на самом деле.

Мать сидит угрюмая, мрачно косится на грязную, заросшую жиром плиту (да чтоб ему провалиться, если он станет чистить плиту, чтобы угодить ей!) и промокает кровавое пятно на груди кухонным полотенцем.

Отец смотрит куда-то поверх плеча Илая — в окно у него за спиной. Отцовская рубаха тоже вся в крови, но отцу все равно. Илай считал: мать нарочно промокает кровь, потому что сидит напротив Натана и хочет напомнить ему, что он натворил. А Натану хоть бы что — сидит себе и ухмыляется да теребит веревку на шее.

— Не знаю, чему ты так радуешься, Нат! — обратился к брату Илай. — Тут у нас еще кое-кого прикончили, так что ты теперь не единственный убийца на ферме. Не такой уж ты и особенный!

Натан снова потрогал свою веревку и ухмыльнулся. Нату никогда и слова не скажи — он всегда прав.

Мать отвернулась от плиты и смерила Илая мрачным взглядом. Она всегда винила его во всех несчастьях, которые случались на ферме. А ведь дело-то было вовсе не в нем! Дело было в Натане. Ну а отец по-прежнему все глазел в окно. Илай понял, что отцу уже все известно, потому что лицо у него перекосилось — как раньше, как всегда. Илай поспешил оправдаться:

— Ну да, легавые собираются обыскать дом, но я ни при чем! Я говорил им, что там никого не было с тех пор, как Натан… сделал то, что сделал. Но они потребовали ключи. И нечего меня винить!

Но они все равно всегда обвиняли во всем именно его.

— Убирайтесь! — приказал им Илай, устав от их молчаливого неодобрения. Они во всем винят его, но и он не обязан вечно терпеть их общество.

Они послушно исчезли, растаяли за старыми обоями с рисунком — бутылками кьянти. Илай покачал головой. Какой идиот придумал такой рисунок? Даже в кухне выглядит по-дурацки. Когда-нибудь он до них доберется — сорвет их и окрасит стены краской.

— Хотя нет, лучше не стоит, — сказал он старой трехцветной кошке, которая как раз вошла в кухню. Кошка терпеть не могла его родичей и всегда опрометью выбегала за дверь, как только они появлялись. — Лучше ничего не менять. Им не понравится, будет только новый повод дуться на меня.

Кошка шла осторожно, крадучись. И лишь убедившись в том, что его гости ушли, запрыгнула к Илаю на колени, потерлась головой об угол стола и попыталась стащить остатки еды с его тарелки.

Что, если молодая покойница из коровника теперь тоже будет являться вместе с родителями и братом? В конце концов, нашли-то ее здесь, на ферме! Значит, она теперь им вроде как родня.

Пока подогревалась вчерашняя вареная картошка с беконом, Илай думал: вот теперь-то его родственнички наконец ушли. Они со старенькой кошкой Изабеллой, которую он звал Тибс, снова остались одни… до поры до времени.

Учуяв запах бекона, кошка собралась запрыгнуть на плиту.

Но родственнички непременно вернутся.

Глава 5

Джесс сразу же поняла, что утро субботы — неподходящее время для визита в платную конюшню, особенно в такую, где не только держат лошадей, но и дают уроки верховой езды. Выйдя из машины, она обвела взглядом два ряда обветшалых деревянных денников, крытых рифленым железом. Крышу не мешало бы залатать. Как здесь, должно быть, шумно в дождь, когда капли барабанят по крыше! Впрочем, здешние лошади, наверное, привыкли. Посередине дворика стоит старая эмалированная ванна — импровизированная поилка. В ближайшем к ней углу громоздятся кипы прессованного сена и свежая, еще дымящаяся куча конского навоза. В дальнем углу несколько машин, за оградой Джесс разглядела подобие тренировочного поля, на котором поставили несколько невысоких барьеров.

Она приехала рано, но здесь жизнь начинается еще раньше. Денники уже вычищены, кроме запаха самих лошадей и навоза, в ноздри лезет пряный аромат соломы. Сейчас еще не холодно, и лошади, наверное, почти весь день пасутся в леваде. Нескольких животных чистили какие-то люди — наверное, владельцы. Видимо, приехали покататься на своих любимцах. Очень маленькая девочка — ручки у нее едва дотягивались до холки — энергично обрабатывала щеткой упитанного пони. Впереди стояли два оседланных коня. На одного из них неуклюже взбирался наездник — высокий и тощий молодой человек. Конь, чуя страх человека, прядал ушами и нетерпеливо бил копытами. Он бы, наверное, сбросил неопытного седока, если бы не крепкая, дородная женщина, которая держала коня за повод, гладила его по шее и успокаивала обоих — и коня, и всадника.

— Легче, легче… Как вы, мистер Причард?

— Отлично, Линдси! — как-то слишком бодро отвечал молодой человек.

Линдси отпустила повод, и мистер Причард явно испугался.

Джесс подошла ближе:

— Доброе утро. Вы — хозяйка конюшни?

Линдси повернулась к ней и улыбнулась. Лицо у нее оказалось сплошь усыпано веснушками.