Книга Вечный странник, или Падение Константинополя - Льюис Уоллес

Именем того, кто восседает далеко, и того, кто вблизи тебя, именем звезд этой мирной ночи, а также именем Предвечного, который под звездами, услышь свидетельствующего! Был день, когда ты предстал открытым детям Израиля, ибо сама пещера и покойник в ней принадлежали им. Тогда Ирод надстроил пещеру и закрыл ее, не воспрещая при этом входить туда другим племенам. Христианин последовал за Иродом; однако еврей мог войти за плату. После христианина — мусульманин; а теперь ни царь Давид, ни сын его, хоть и спускались с колесниц к дверям и стучались в них своими коронами и скипетрами, не смогли войти в них и жить. Цари приходили и уходили, приходили и уходили поколения, и вот уже появилась новая карта, с которой исчезли старые названия. Что касается религии — увы! Разделение осталось: здесь — магометанин, там — христианин, вон там — иудей. Со своего порога я изучаю этих людей, бывших детьми, когда я отправлялся в изгнание. Их пыл не уменьшился. Чтобы поцеловать камень, в который традиция вложила Слово Божие, они бросят вызов ужасам Пустыни, зною, жажде, голоду, болезни, смерти. Я несу им старую идею в новом изложении: Бог — даритель жизни и власти, и Сыну, и Пророку, Бог — единственный, имеющий право на поклонение, Бог — источник наивысшей святости, к которому верующие могут принести свои убеждения и доктрины для того, чтобы слиться в договоре всемирного братства. Примут ли они это? Вчера я видел, как встретились шиит и суннит, и старая ненависть омрачила их лица, когда они взглянули друг на друга. Они лишь унаследовали вражду исламистов между собой; насколько же больше их вражда с христианами! Насколько же неизмеримо больше вражда между христианами и иудеями! Мое сердце предчувствует беду! Господи! Неужто я всего лишь предаюсь пустой надежде!

Увидев приближающегося в сумерках человека, он заставил себя успокоиться.

— Мир тебе, хаджи, — остановившись, сказал посетитель.

— Это ты, шейх?

— Это я, сын своего отца. Я пришел с отчетом.

— Я размышлял о некоторых святых вещах, которым нет цены, о высказываниях Пророка. А что у тебя?

Шейх поклонился ему и ответил:

— Караван отправится завтра с восходом солнца.

— Да будет так. Мы готовы. Я укажу наше место в передвижении. Ты свободен.

— О князь! У меня есть еще кое о чем рассказать.

— Еще?

— Сегодня пришло судно из Гормуза к восточному берегу, привезли целую орду нищих.

— Бисмилла! Хорошо, что я нанял у тебя гурт верблюдов и нагрузил их едой. Я уплачу свою пеню за бедных вперед.

Шейх покачал головой.

— Что они нищие, это ничего, — сказал он. — Аллах добр ко всем своим созданиям. Даже шакалы принадлежат ему и должны быть накормлены. Для того, быть может, несчастные и были принесены сюда ангелом, который прилетает с Желтым поветрием. Четыре трупа были опущены в землю, а их одежду распродали в лагере.

— Ты хочешь сказать, — снова заговорил князь, — что чума пойдет вместе с нами до Каабы? Будь доволен, шейх. Аллах поступил по-своему.

— Мои люди напуганы.

— Я капну каждому подслащенной воды на губы и благополучно их провезу, хоть они и умирают. Так им и скажи.

Шейх уже выходил, когда князь, проницательно заподозрив, что он-то как раз и страшится, окликнул его:

— Как называешь ты послеполуденную молитву, о шейх?

— Эль-аср.

— Что делаешь ты, когда к ней призывают?

— Разве я не правоверный? Я молюсь.

— И ты слышал Арафатскую проповедь?

— Именно так, о князь.

— Тогда, если ты правоверный, если ты — хаджи, о шейх, ты и все, кто с тобой, увидите Катиба на его верблюде и снова услышите его. Только обещай мне оставаться до его последнего слова.

— Обещаю, — торжественно сказал шейх.

— Ступай, но не забывай: молитва — это хлеб веры.

Шейх удалился, успокоенный.

На другой день с восходом солнца караван, насчитывающий около трех тысяч душ, узкой колонной потянулся из города. Князь, который мог бы быть первым, оказался — по собственному выбору — позади всех прочих.

— Почему ты выбрал для себя такое место, о князь? — спросил шейх, польщенный его обществом и сравнительно благопристойным порядком каравана.

В ответ он услышал:

— Благословение Аллаха с тем умирающим, кого богатые и самовлюбленные минуют не замечая.

Шейх повторил сказанное своим людям, и они ответили:

— Ибн Ханиф был дервишем: таков и этот князь — да возвеличится его имя!

Это прозвучало наивысшей похвалой в устах правоверных.

Глава IV

ЭЛЬ-ЗАРИБА

— Я буду их арбитром в религии, — произнес индийский мистик в своем монологе.

Это следует понимать как лейтмотив замысла, которому следовал этот безмерно одинокий человек в Аравийской пустыне.

Разумеется, принимать это надо вместе с другим его заявлением:

— Не может быть ни реформ, ни совершенствования веры, если только Бог не будет ее единственным субъектом; и это определенно приведет к отсечению всех паразитических культов, вроде поклонения Христу или Магомету.

Пятьдесят лет тому назад, испытывая отвращение к бесконечным и непоследовательным дебатам и войнам между исламом и христианством, он отправился в Чипанго. И там в покаянный час его осенила идея всемирного религиозного братства — с Богом в качестве согласующего принципа; и теперь он возвращался, чтобы ускорить путь к компромиссу. Выражаясь определеннее, он предпринял это паломничество, дабы лично убедиться в том, что мусульманская часть мира созрела для согласия. Он посещал Мекку и прежде, но на этот раз замысел придавал путешествию остроту новизны; легко представить себе, что он не пренебрег никакими мелочами в проявлении духовной сути хаджа. Читатели, следующие за повествованием, не должны упускать из виду этого обстоятельства.

От Эд-Дирие высокородный паломник выбрал более длинный путь к Медине, где в мечети Пророка он тщательно исполнил ритуалы, обязательные для правоверных. Затем он вместе с караваном направился на юг от Дамаска.

Рассвет шестого сентября наступил над холмистой равниной, известной как долина Эль-Зариба, озарив четыре шатра, установленные на холме справа от дороги, ведущей оттуда на юго-запад. Эти шатры, соединенные канатами, обеспечивали надежное ограждение для лошадей, ослов, дромедаров и верблюдов со всей их громоздкой поклажей. Несколько вооруженных мужчин охраняли лагерь.

Долина цвета свежей зелени в окружении розовых гранитных скал создавала дивный контраст с желтовато-бурой местностью, через которую тянулся дневной переход. Вода на небольшой глубине питала пучки верблюжьей травы и фиванские пальмы, щедро разбросанные по всему оазису и слишком мелкие, чтобы называться деревьями. Вода и близость Святого города — всего лишь день пути — завоевали для Эль-Зариба двойное признание: место встречи караванов и место заключительной церемонии — облачения в одежды паломника и принятия ихрама.