Книга Загадки истории. Византия - Андрей Домановский

Уже эдикт Феодосия ІІ Младшего (408–450 гг.) и Валентиниана ІІІ (423–455 гг.) от 429 г. гласил: «Прилично величию правящего открыто объявить своей основой связанность себя законами; уважение нас именно от уважения права получает вес. И в самом деле выше империя (высшей власти) является подчинение императора законам». Император, следовательно, добровольно подчинялся законам и отказывался от своей неподвластности им, утверждая, что его авторитет основан на уважении им действующих правовых предписаний.

Пятью веками позже законодательный сборник ІХ в. «Василики» во многом вслед за знаменитым Кодексом Юстиниана VI в. неустанно повторял: «по отношению к императору пусть сохраняют свою силу общие законы», «всякий идущий вразрез с законами рескрипт (императора) должен быть отклонен», «ничто из того, что сделано вопреки смыслу законов, не должно иметь силы, но пусть будет ненужным, даже если законодатель и не оговорил этого специально».

По сути, речь идет о сознательном самоограничении императорской власти в Византии. Император, получив от Бога все высшие полномочия, стоял выше закона и имел неограниченную власть, однако сама эта императорская власть из уважения к закону и в интересах соблюдения правопорядка подчинялась закону и делала его соблюдение обязательным для себя. Император имел право и возможность создавать законы, но, единожды закон издав, должен был сам этому закону повиноваться и, требуя его исполнения от подданных, обязан был прежде всего неукоснительно соблюдать его сам. Злостное нарушение императором законов неизбежно вело к тому, что он становился тираном и, следовательно, народ получал право его низложить.

Византийские императоры вполне разделяли высказывание Северов: «Хотя мы и не связаны законами, но живем тем не менее по законам».

Особо оговаривалась необходимость соблюдения императором «божественных законов» – предписаний христианского вероучения. Таким образом, императорская власть ограничивалась христианскими религиозными предписаниями: «Император есть блюститель канонов и Божественных Законов. Царь через Соборы священников утверждает Правую веру». «Заботой нашей было и есть охранять мир Святой Божьей и Апостольской церкви, как требует справедливость, и осуждать то, что в каком-нибудь отношении является противным православной вере», – утверждал Юстиниан.

Крайне интересно утверждение, приведенное в наставительном трактате поучений византийского полководца ХІ в. Кекавмена «Советы и рассказы»: «Когда некоторые заявляют, что василевс неподвластен закону, а сам является законом, то же самое говорю и я. Однако пока во всех действиях и законоположениях он поступает хорошо, мы повинуемся ему. А если он сказал бы: “Пей яд!” – ты, конечно, не сделал бы этого. [Или] хотя бы он сказал: “Войди в море и пересеки его вплавь”, – но ты и этого не можешь исполнить. Поэтому знай, что василевс как человек подвластен законам благочестия». Под законами благочестия, или божественными законами, автор понимает, по всей видимости, не только религиозные предписания, но и естественные законы – император должен требовать от подданных физически и морально возможного, в противном же случае его можно было обвинить в тирании и свергнуть. Думается, византийские василевсы и подвластные им ромеи без труда поняли и оценили бы мысль, вложенную Антуаном де Сент-Экзюпери в уста короля из сказки о маленьком принце: «С каждого надо спрашивать то, что он может дать. Власть прежде всего должна быть разумной. Если ты повелишь своему народу броситься в море, он устроит революцию. Я имею право требовать послушания, потому что веления мои разумны».

Трепетное отношение к религиозным постулатам о происхождении власти императора непосредственно от Бога и его роли попечителя Церкви и защитника Божественных предписаний неизбежно вели к становлению особых отношений между василевсом и церковью. Уже к середине VI в. они сложились в идеальную модель отношений самодержца и патриарха, получившую название симфонии (в переводе с греческого это слово означает «согласие», «суголосность»). Идеал византийской симфонии заключался в сотрудничестве и согласованности действий духовной и светской власти не на паритетно-правовых началах, а в гармонической парадигме.

В предисловии к шестой новелле Юстиниана І от 535 г. сказано: «Всевышняя благость сообщила человечеству два величайших дара – священство и царство; то [первое] заботится об угождении Богу, а это [второе] – о прочих предметах человеческих. Оба же, проистекая из одного и того же источника, составляют украшение человеческой жизни. Поэтому нет важнейшей заботы для государей, как благоустроение священства, которое, со своей стороны, служит им молитвой о них Богу. Когда и церковь со всех сторон благоустроена и государственное управление движется твердо и путем законов направляет жизнь народов к истинному благу, то возникает добрый и благотворный союз церкви и государства, столь вожделенный для человечества». Такое «согласие» просуществовало вплоть до падения Византийской империи. В самом конце XIV в. константинопольский патриарх Антоний отмечал: «Царство и Церковь находятся в теснейшем союзе, и … невозможно отделить их друг от друга».

При этом полномочия императора в деле управления Церковью и подданными, бывшими одновременно паствой, были более высокими, чем у патриарха, что позволяло некоторым исследователям характеризовать государственное устройство Византийской империи термином «цезарепапизм», считая византийскую монархию своеобразной формой теократии, в которой верховный светский правитель (император, кесарь) выступал одновременно и верховным властителем в религиозной сфере церковной жизни.

В «Исагоге», законодательном сборнике второй половины ІХ в., была дана такая характеристика соотношения власти патриарха и императора: «Так как государство, подобно человеку, состоит из частей и членов, наинужнейшие и наинеобходимейшие части – император и патриарх. Поэтому духовное и телесное благоденствие и мир подданных заключаются в согласии и единомыслии во всем царственности и первосвященства». Патриарх при этом в идеале должен был гармонически воспринимать волю императора в рамках симфонии, потому что в противном случае самодержец имел в своих руках все реальные возможности его низложить. Примеры отстранения патриарха и даже прямой расправы над ним по воле государя весьма многочисленны в истории Византии, особенно «преуспел» в этом Исаак ІІ Ангел (1185–1195 и 1203–1204 гг.), низложивший одного за другим четырех патриархов подряд. Когда патриарх Михаил Кируларий попытался заявить Исааку І Комнину (1057–1059 гг.), что священство пребывает выше царства и является источником императорской власти, прямо понося василевса и обещая лишить его трона, самодержец арестовал смутьяна и отправил в ссылку на о. Приконис.

Три века спустя после «Исагоги» антиохийский патриарх конца XII – начала ХІІІ в. Феодор IV Вальсамон отмечал: «Императоры и патриархи должны быть уважаемы как учители Церкви ради их достоинства, которое они получили через помазание миром. Отсюда просходит власть правоверных императоров наставлять христианские народы и, подобно иереям, приносить Богу курение. В этом их слава, что, подобно солнцу, блеском своего православия они просвещают мир с одного его конца до другого. Мощь и деятельность императора касаются тела и души человека, тогда как мощь и деятельность патриарха касаются одной только души».