Книга Дарт Мол: Взаперти - Джо Шрайбер

— Спроси у них сам, — огрызнулся Мол и собрался было идти дальше, но человек протянул руку и остановил его.

— Я спрашиваю тебя.

Нейлхед наклонился к нему так близко, что Мол ощутил запах крови у него в бороде. Из его рта разило, как из могилы. Из-под манжеты робы мелькнуло что-то заостренное, желтовато-серое, едва видное на уровне горла, готовое разить.

— А теперь я еще раз спрошу, я сегодня добрый. Что ты им сказал? Ты говорил о том, что было сегодня утром?

— Они хотят встретиться, — ответил Мол.

— Это правда? — Нейлхед облизнул губы. — И где же, по их мнению, должна состояться встреча?

— Вентиляционный туннель 11-AZR. — Мол придвинулся ближе. — Да, и они сказали мне еще кое-что.

— Что же?

— Они сказали, готовьтесь истечь кровью.

8
МОЛЧАЛИВАЯ МАТЕМАТИКА

Двери турболифта раскрылись в полной тишине.

Садики провела Весто Слифера через вычислительный центр, наполненный перемигивающимися консолями и шкафами с серверными стойками; заполнявшее всю ширину эргономичной, плавно изогнутой стены окно выходило на центральный ангар тюрьмы.

Весь вычислительный центр, казалось, затаил дыхание. Шагавший рядом с комендантом Слифер открыл было рот, собираясь что-то сказать, но остановился, озадаченный, потому что не удалось издать ни звука. Садики кивнула вверх, указав подбородком на сетку из конусов акустической пены, которые крест-накрест выстилали стены и потолок, поглощая каждый децибел шума, рожденного в окружающей среде.

Муун понимающе кивнул. Мгновение они просто стояли и смотрели на молодого человека, работавшего за своей консолью: он изучал потоки данных, полученных предыдущей ночью, проводил диагностику, вносил мелкие коррективы; все это составляло смысл его присутствия здесь.

Наконец Садики тронула рычажок, клинья на стенах и потолке слегка изменили угол наклона, и зловещую тишину будто смыло хлынувшими в помещение извне гулом и грохотом. Одновременно у присутствующих возникло впечатление, будто все находящееся здесь вздохнуло с облегчением.

— В высшей степени впечатляет, — проговорил Слифер, когда к нему вернулся голос. — Полагаю, здесь поработали генераторы «белого шума»?

Садики кивнула:

— Не только они. Также планировка и отделка. Само помещение центра представляет собой безэховую камеру.

— Звукоизолированное помещение?

— Звук не может проникнуть ни изнутри наружу, ни снаружи внутрь, — уточнила она. — Вы что-нибудь знаете о пониженном акустическом сопротивлении?

— Боюсь, это далеко за пределами моей эрудиции.

Садики указала на стены:

— Вот эти клинья из пены расположены под углом девяносто градусов друг к другу. Когда они выровнены, пирамидальные поглотители вызывают непрерывное изменение диэлектрической постоянной. — Она покачала головой. — Все это создает то, что мой брат называет «абсолютно свободным пространством бесконечного размера». Оно буквально пожирает звуковые волны.

— Ваш брат… — Муун покосился на молодого человека, сидящего за главным пультом. — Судя по вашим словам, он очень умный.

— Очень. — Она вздрогнула. — Лично у меня от этого места мурашки по коже.

— Ага. — Муун снова улыбнулся ей. — Вы предпочли бы, чтобы здесь было шумно?

Садики пожала плечами:

— Я предпочла бы, чтобы здесь была жизнь.

— В этом мы с вами сходимся. Здесь настолько тихо… — Муун с возросшим уважением оглядел помещение. — Знаете, в какой-то момент я даже не слышал, как бьется мое сердце.

— Я никогда к нему до конца не привыкну. Конечно, не я придумала все это соорудить.

Подойдя к молодому человеку в сером кителе, Садики наклонилась, чтобы коснуться губами его щеки:

— Ты спишь?

Он повернулся, чтобы взглянуть на нее, и рассеянная, детская улыбка возникла на его лице — лице молчаливого близнеца, ее персонального призрака, будто она только что разбудила его, видевшего приятный сон. Садики знала, что улыбка предназначалась не ей, но это не делало ее менее привлекательной; женщина понимала, что первейшее и главное удовольствие в жизни для ее брата всегда исходило от его алгоритмов.

— Позвольте вам представить моего брата Дакарая, — произнесла Садики. — Дакарай, это Весто Слифер из МБК. Он приехал проверить нашу работу и убедиться, что мы не запускаем руку в чужой карман.

— О нет! — запротестовал Слифер. — Я не стал бы расценивать мою задачу таким образом. — Он решился подойти ближе к стеллажам с носителями данных и модулями их обработки. — Значит, это вы знаменитый Дакарай Блирр? Я много слышал о вас, и все из достоверных источников. — Муун протянул руку. — Рад с вами познакомиться.

Дакарай лишь посмотрел на протянутую ему руку с непроницаемым лицом, отвернулся и взялся за белую керамическую кружку с кофе, украшенную стилизованной эмблемой «Улья-7».

— Вы должны извинить моего брата. — Садики наблюдала, как он берет кружку обеими руками, словно ребенок, и подносит к губам. — Он ни с кем не разговаривает вот уже десять лет.

— В самом деле? — поразился муун. — Даже с вами?

— Боюсь, за это время я не слышала от него ни единого слова, — ответила Садики, внимательно глядя на брата с намеком на грусть — реальную или мнимую, даже она не могла точно определить. — Сейчас я даже не уверена, что смогу узнать его голос.

Дакарай посмотрел на нее. Глаза программиста мерцали над краем кружки, бледно-голубые и слегка водянистые, светящиеся где-то глубоко внутри. При свете мерцающих мониторов Садики они иногда казались почти похожими на серые жидкие кристаллы, словно капельки конденсата, глубоко посаженные на гладком, бледном лице; высокий лоб и аристократический нос разительно напоминали ее собственные. Как и у нее, у брата были черные как смоль, слегка взлохмаченные волосы, неровная челка небрежно падала на лоб.

— Ни единого слова целых десять лет, — проговорил муун, глядя на Дакарая так, словно тот предстал перед ним в совершенно новом свете. — Он дал какой-то обет?

— Не думаю, что это каким-то образом связано с религией, — ответила Садики, нежно проводя пальцами по волосам брата. — Дакарай — знаток беззвучия. Когда мы с ним разговаривали в последний раз, он сказал, что, по его мнению, тишина алгоритмической определенности находится ближе всего к чистой радости из когда-либо им слышанного. Все остальное, включая его собственный голос, лишь отвлекает.

— Я понял.

— Он как-то говорил мне, что математика — это музыка, и она идеальна. И с чего мы взяли, что можем улучшить ее своими воплями и бормотанием?

— Математика — это музыка, — повторил муун; ему явно понравились эти слова. — Снова наши с вами мысли совпадают — и меня от этого факта прямо жуть берет. Что же касается математики... — Он вновь повернулся к консолям. — Предполагаю, именно здесь работает ваша программа? Та система, что управляет поединками, верно?